Тайные тропы

Он медленно крутил цыгарку. Большие, обветренные, в шрамах и ссадинах пальцы его действовали уверенно.

Помолчав, он спросил:

— Ну, а ваши дела как?

— Плохи дела, — коротко бросил Игнат Нестерович.

— Чего так?

Тризна вкратце обрисовал создавшееся положение.

— Выходит, все дело в Повелко? Попадет он во двор электростанции, так и дело совершится?

— Да, выходит так.

— Ну ладно, совещайтесь, а я пойду. — Заломин неожиданно встал и начал одеваться.

На другой день на квартиру к Ожогину и Грязнову под видом нищего опять прибежал Игорек. Когда Ожогин вынес ему кусок хлеба, Игорек торопливо передал, что у Заболотько Никиту Родионовича ждут Изволин и Тризна.

Как и раньше, Грязнов пошел за Ожогиным, для того чтобы обнаружить возможную слежку.

Через двадцать минут Ожогин уже стучался в окно знакомого дома.

Оказалось, что переполошил всех старик Заломин. Он явился к Тризне два часа назад начисто обритый и предложил «созвать всех», так как он «будет докладывать рационализацию». Пришлось созвать.

— А где же он сам? — спросил Никита Родионович.

— Побежал что-то уточнять, сейчас вернется. Заломин пришел через несколько минут.

— Раздеваться не буду, время в обрез, — начал он, ни с кем не поздоровавшись. — Так… Что я безработный, всем известно?

— Ну? — Тризна удивленно поднял брови, не понимая, к чему ведет старик.

— Две бочки у меня управа конфисковала, а две оставила, — сказал Заломин.

Все недоуменно переглянулись. Тризна закашлялся и вышел.

— Погодим малость, — продолжал Заломин, — пусть отдышится. — И он невозмутимо стал попыхивать цыгаркой.

Воцарилась тишина.

Наконец вернулся бледный Игнат Нестерович. От приступа кашля глаза его стали красными и наполнились слезами, он то и дело вытирал их платком.

Заломин сокрушенно покачал головой и снова заговорил:

— А пока и кони и две бочки дома. Нервный Тризна не выдержал:

— Чего ты болтаешь? Где твоя рационализация? Заломин неожиданно громко рассмеялся:

— Сейчас и рационализацию выложим. Разведку я не зря провел. Электростанция уже месяц, как заявку дала в управу на очистку. Раз! — Он согнул один палец. Лица у всех вытянулись. — А мы возьмем с Повелко да ночью и приедем к ним. Два. — Он согнул второй палец. — Ночью никто проверять не будет. Три… Завтра у меня всё могут отобрать дочиста. Четыре… Значит, воробей, не робей! Пять… Вот она и рационализация!

В первую минуту от удивления и неожиданности никто не произнес ни слова. Потом Повелко бросился к старику, прижал его голову к груди и поцеловал.

Заломин смутился и часто заморгал.

Ожогин подошел к старику и крепко пожал ему руку. Старик расчувствовался, губы у него затряслись, и скупые слезинки скатились по грубым, обветренным щекам.

— Старый конь борозды не портит, — так говорят, отец? — спросил Заломина Никита Родионович.

— Так, сынок… И еще говорят: «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Только вот что… Дело надо начинать сейчас, у меня все готово. На дворе станции я бывал до войны разов пять, порядки знаю…

— Проберетесь? — спросил Ожогин.

— Конечно, проберемся… А вот куда мне потом пробираться?

Решено было, что после операции Заломин будет спрятан в доме Заболотько вместе с Повелко. Все понимали, какому риску подвергает себя старик. Ему надо было пробраться домой, запрячь лошадей и показаться в городе, а это не так просто, когда знаешь, что за тобой возможна слежка. Но Заломин уверенно заявил, что все сойдет благополучно…

В девять часов вечера на улице, где была расположена электростанция, показались две телеги с бочками. На одной сидел Заломин, на второй — Повелко. Телеги двигались с трудом.

Улица была немощеная, вся в воронках от разорвавшихся бомб, в колдобинах и рытвинах. Бочки встряхивало, кренило из стороны в сторону, колеса вязли в сугробах. Повелко чувствовал себя неуверенно в новой роли и с трудом держался на передке. Заломин же энергично правил лошадью.

Вот и электростанция. Здесь Повелко проработал четыре года. Она как будто не изменилась за годы войны, только стены перекрашены из белого в серый цвет. Забор цел, целы железные решетчатые ворота, сквозь которые виден большой двор. Глухо и ритмично постукивают маховики. Света не видно — все замаскировано.

Передняя лошадь уперлась в ворота. Заломин соскочил с передка и постучал. Показался полицай с винтовкой.

— Гостей принимай да нос закрывай! — пошутил Заломин.

— Фью! — свистнул полицай. — С поля ветер, с лесу дым…

— Давай шевели, а то нам ночи не хватит. Полицай впустил подводы во двор и спросил:

— Знаешь где?

— Не впервой, чай.

— Ну, валяй! — И охранник скрылся в каменной сторожке.

Заломин повел лошадь в поводу до самой уборной.

Повелко огляделся. Просторный двор захламлен. Из-под снега видны штабеля огнеупорного кирпича, вороха ржавого кровельного железа, пустые деревянные бочки, носилки, кучи бутового камня, длинные двутавровые балки…

— Я пошел, — проговорил тихо Повелко. — В случае чего — кашляни.

— Помогай бог! Буду глядеть в оба.