Тайные тропы

— Если бы не он, я едва ли остался бы жив. — И Ашингер изложил подробности разгрома дивизий.

— Но нельзя же доводить себя до такого состояния! — укоризненно покачал головой Юргенс.

— Тебе хорошо говорить! — возразил Ашингер. — А я бы хотел видеть твое состояние после того ада, в котором мы находились!

— Хм, — фыркнул Юргенс, — с русскими я познакомился немного раньше тебя, мой дорогой…

— Но если я не ошибаюсь, ты в первом же бою поднял руки и сдался в плен?

— Так надо было… — немного смутившись, ответил Юргенс. — Ванну подполковнику. Быстро! — обратился он к вошедшему служителю.

Ванна оказала благотворное влияние на Ашингера, а бокал вина окончательно привел его в равновесие, и он начал довольно спокойно рассказывать о пережитом.

После третьего бокала подполковник уже с трудом выражал свои мысли; он встал, нервно прошелся по комнате и, чувствуя себя неловко в плохо сидящем на нем штатском платье, опять сел за стол. По его мнению, не надо было связываться с Россией: не надо было лезть в это пекло.

Юргенс пристально посмотрел на подполковника:

— Последнее время тебе стоит только открыть рот, и ты обязательно скажешь какую-нибудь глупость.

— Это не глупость…

— Глупость! У нас еще есть сильнейшее секретное оружие…

— В существование которого ты и сам не веришь! — рассмеялся Ашингер.

Юргенс закусил губу и ничего не сказал. Ему было досадно, что Ашингер говорит то, что он сам думает и чувствует. Ашингер же доказывал, что дело не в оружии, а в том, что к войне с Россией Германия плохо подготовилась. В семидесятом году, перед франко-прусской войной, начальник немецкой полиции Штибер разместил по всей Франции до тридцати тысяч своих людей, преимущественно среди сельского населения. Только по кафе и ресторанам у него насчитывалось девять тысяч женщин-агентов. К началу войны четырнадцатого года в одних гостиницах Парижа немцы имели около сорока тысяч разведчиков, а в России на Германию работало большинство живущих в ней немцев, которых насчитывалось в то время более двух миллионов. А с чем пришли немцы к этой войне? Что они имели в России? И можно ли назвать это хорошей разведывательной сетью? Большевики своевременно нанесли ловкий удар по гитлеровским кадрам. Это не Западная Европа — и во Франции, и в Бельгии, и в Голландии, и в Польше, и в Чехословакии немцам проложили путь не столько войска, сколько шпионы. Они проникли в армию, в промышленность, в правительство, завладели газетами, стали хозяевами радио. Консульства и посольства были надежными опорными пунктами.

За окном послышался далекий гул моторов. Шло, видимо, большое соединение бомбардировщиков.

— Не наши, — заметил Юргенс, подойдя к окну и вслушиваясь.

Ашингер побледнел.

Юргенс отошел от окна и рассмеялся.

— Понимай как хочешь, а бомбежек я не выношу, — сказал смущенно Ашингер.

— Понимаю… понимаю, — заметил Юргенс. — Но не будем, дорогой мой, продолжать разговор на эту тему. У меня есть предложение: поедем повеселимся.

Ашингер удивленно посмотрел на своего свояка: серьезно он говорит или шутит?

— В такое время?

— Сегодня мы живы, а завтра… кто знает? Надо брать от жизни все, что она дает…

Особняк стоял в глубине сада, заметенного снегом. От калитки к нему вела хорошо утоптанная узенькая дорожка. Открытый балкон был опутан сетью шпагата, по которому летом, видимо, вился виноград.

Уже стемнело. Юргенс и Ашингер вышли из машины и направились в сопровождении шофера по снежной тропинке к балкону. Здесь Юргенс что-то сказал шоферу и отпустил его.

В комнате, освещенной тремя свечами в подсвечниках, на небольшом круглом столе стояли бутылки с вином, закуска. У стены — кровать, покрытая кружевным покрывалом; в углу — этажерка с книгами. На отдельном столике — радиоприемник.

Ашингер разглядывал комнату и с удовлетворением потирал руки. Это не то, что на фронте.

Юргенс познакомил его с хозяйкой — женщиной лет сорока восьми. Она отрекомендовалась панной Микитюк. Юргенс уточнил, что его знакомая происходит из семьи, раскулаченной советской властью. Очень приветлива с немцами.

Пока Ашингер разговаривал с хозяйкой, Юргенс подошел к приемнику и включил его. Выступал немецкий радиообозреватель — генерал Мартин Галленслебен.

«Погода на Восточном фронте в общем улучшилась, — говорил он, — установился снежный ледяной покров…»

Юргенс досадливо поморщился. Генерал ерунду какую-то болтает. При чем тут снежный покров?

«В районе Ровно и Луцка бои продолжаются…»

— Возмутительно! — не удержался и Ашингер. — И то и другое мы оставили два дня назад.

— Помолчи, — предупредил его Юргенс и отрегулировал настройку.

«Там, где нажим противника был наиболее силен, германские войска продолжали применять оправдавшую себя тактику отрыва от противника… Характерным отличием происходящих оборонительных боев является оставление некоторых территорий, что следует рассматривать как логически необходимое мероприятие…»

— Чорт знает, что за эластичные формулировки у этого радиогенерала!

Юргенс прислушался.

«Наше положение является прочным. Мы должны сделать его еще более прочным, укрепить, мобилизуя последние силы».