Тайные тропы

— Да, народ обязан это сделать, — твердо произнес Гуго, — но заговорщики — это не народ: это кучка, ничтожная горстка офицеров, решившая ценой смерти своего бывшего кумира спасти собственную шкуру. Они поняли — правда, очень поздно, — что Гитлер ведет их в тупик, к поражению. А спрашивается: где они были, эти господа, раньше, когда Гитлер начинал свою кровавую авантюру? Разве они — в том числе Бек, Геппнер и прочие — не поддерживали его план похода на восток? Разве они не видели, к чему ведет безрассудная политика фюрера? Почему они молчали до сих пор? Даже сейчас — почему они не обратились к народу, к солдатам, а решили провести «дворцовый переворот»? Нет, народ здесь ни при чем! — Абих перевел дух и, встав из-за стола, заходил по комнате.

Грязнов и Ожогин с улыбкой наблюдали за Абихом. Он определенно нравился им все больше и больше.

Щуря близорукие глаза, Гуго Абих усердно протирал носовым платком стекла роговых очков.

В разговор вмешался Никита Родионович:

— Мне кажется, друзья, что заговорщики такие же фашисты, как и Гитлер, но они не хотят вместе с ним идти в могилу, они надеются спасти кадры нацистов, кадры офицерства, спасти армию, не допустить вторжения в Германию советских войск. Может быть, они даже лелеют надежду договориться с англичанами и американцами, чтобы с меньшими потерями выйти из кризиса, сберечь силы.

— Это похоже на истину, — согласился Гуго.

Он посмотрел на часы и начал прощаться: нельзя было опаздывать на работу.

В комнате было душно. Все вышли в сад. Под его тенистыми деревьями держалась прохлада. Ожогин и Вагнер сели на скамью, Андрей и Алим — против них на траву. Закурили.

Вагнер спросил:

— Скажите правду: русские презирают нас, немцев, после того, что произошло?

Никита Родионович покачал головой:

— Наш народ, Альфред Августович, ненавидит фашизм. Мы знаем, что гитлеровцы виновны в духовном вырождении Германии. И ничто не остановит русских, чтобы разгромить фашизм.

— Да… — тихо проговорил Вагнер, как бы не слыша сказанного Ожогиным и продолжая свою мысль. — Хорошо, что есть на свете русские, Советская Россия. Благодаря вам, пройдя через большую горечь поражения и расплаты, воспрянет подлинная, свободная Германия… — Старик умолк, но его мысль продолжала работать, и он вместо слов только кивал головой и щурил свои умные глаза.

В последние дни Вагнера не покидало чувство огромной радости: о чем бы он ни думал, перед ним вставало лицо младшего сына.

Ночью Ожогин и Грязнов провели очередной радиосеанс с Большой землей. Наладилась регулярная связь: можно было советоваться, получать указания, узнавать о событиях в Советской стране и на фронтах.

Война подвигалась к границам Германии. Город, стоявший еще далеко от фронта, уже готовился к защите с воздуха и с земли. На дальних подступах его шло строительство оборонительных рубежей. Но только с востока: на западной окраине никаких работ не велось, как будто оттуда не ожидалась никакая угроза.

Утром Вагнер показал Никите Родионовичу новую листовку. В ней говорилось о том, что советские войска совместно с польской армией пересекли советско-польскую границу и вступили на территорию Польши.

Дочитать листовку Ожогин не успел: в парадное постучали. Вагнер пошел на стук и открыл дверь. Перед ним стоял Оскар Моллер.

— Сколько лет, сколько зим! — радостно приветствовал он Вагнера, ожидая, что тот подаст ему руку.

Но старик стоял, заложив руки за спину, и сухо спросил непрошенного гостя:

— Вы ко мне?

Это не смутило Оскара Моллера:

— И к вам и не к вам… У вас в доме поселились мои хорошие друзья, долгое время жившие у меня в гостинице. И я бы хотел их видеть…

Вагнер провел Моллера в зал, где сидел Никита Родионович. По лицу Ожогина старик сразу определил, что и он не особенно рад приходу незваного гостя. Но Моллера, видимо, было трудно чем-нибудь озадачить или смутить. Он быстро засеменил к Ожогину, схватил его руку и принялся трясти:

— Жена мне покою не дает: пригласи, говорит, обоих к нам на обед… Да-да, не улыбайтесь…

Никита Родионович хотя и заметил холодность, с которой Вагнер принял гостя, все же вынужден был пригласить Моллера сесть.

Моллер только этого и ожидал:

— Вы слышали, что происходит?

— Что именно?

— Заговор, заговор!

— А-а… — протянул Ожогин. — Об этом все знают.

— Но вы заметьте… — Моллер сделал паузу. — Заговорщики теперь всюду. Позавчера солдаты пехотного полка, только сформированного в городе, отказались грузиться и ехать на фронт. Да-да… Пришлось вызывать эсэсовцев. Те приехали на броневиках. Завязалась перестрелка… — Моллер неожиданно умолк.

— Ну, и дальше что? — поинтересовался Никита Родионович.

— Все-таки погрузились… Но кутерьма была изрядная. Говорят, что командир полка пустил себе пулю в лоб…

Никита Родионович видел, что Вагнер покусывает губы, поглядывает на стены, потолок, проявляя нервозность.

Исчерпав накопившийся запас новостей и сплетен, Моллер обратился к Вагнеру:

— А вы как оцениваете обстановку, старина? Вагнер прищурил глаза.

— Советую читать газеты и не задавать таких вопросов, — ответил он.