— Какую группу вы имеете в виду?
— ГИКМ, Groupe Islamique de Combattants Marocains, она же — Марокканская группа исламских боевиков. Они имеют отношение к взрывам в Касабланке, Мадриде и Лондоне, — сказал Пабло. — Мы сейчас не пробуем идею, которая родилась только вчера: мол, стоит попытаться. Нет, Хавьер. За этим стоят месяцы разведработы.
Вскоре Пабло ушел. Фалькон был почти раздавлен этим разговором. Все усилия его сотрудников казались теперь пустой тратой энергии, к тому же в том, что Пабло ему сообщил, были неприятные пробелы. Было такое ощущение, что каждая группа, участвовавшая в расследовании, больше всего доверяла информации, которую добыла она сама. Так, в СНИ верили, что найденный Коран — это шифровальная книга, потому что у них был перед глазами пример «Книги свидетельств», найденной британской разведкой, — и это окрашивало в соответствующие тона все, на что они смотрели. Пабло не обращал внимания на тот факт, что Хосе Дуран, свидетель из мечети, описал электрика и его помощников как испанца и двух граждан восточноевропейских стран, что мало согласовывалось с типичным портретом исламского террориста. Впрочем, мелкие испанские преступники снабжали мадридских террористов взрывчаткой, а что нужно для того, чтобы оставить где-нибудь бомбу? Совсем небольшие усилия плюс психопатический склад ума.
После пресс-конференции на ТВЕ с комиссарами Лобо и Эльвирой судья Кальдерон взял такси и отправился на «Канал Сур», где ему прицепили микрофон и подключили к дискуссии за круглым столом: обсуждалась проблема исламского терроризма. В эти дни он был одной из главных фигур, и ведущая программы быстро вовлекла его в беседу. Вся оставшаяся часть передачи прошла под полным его контролем. Он давал тонкие и компетентные комментарии, он блистал юмором и простодушной мудростью: все это он приберегал для так называемых специалистов по вопросам безопасности и высоколобых экспертов по терроризму.
Затем его пригласили на ужин сотрудники отдела текущих событий «Канал Сур» и ведущая программы. Они кормили его и льстили ему в течение полутора часов, пока он не обнаружил, что остался наедине с ведущей, которая дала ему понять, что это общение можно продолжить в более комфортной обстановке. В кои-то веки Кальдерон отказался. Он устал. Ему предстоял очередной длинный день, но главное — он был уверен, что Мариса — вариант получше.
Кальдерон расположился посередине заднего сиденья лимузина «Канал Сур». Он чувствовал себя героем. После выступлений по телевидению его сознание подхлестывали эндорфины. У него было такое ощущение, что весь мир лежит у его ног. Севилья, ночные огни которой мелькали мимо, уже казалась ему мала. Он представлял себе, каково было бы достичь подобного успеха где-нибудь в Нью-Йорке, где по-настоящему умеют сделать так, чтобы человек ощутил себя значительной персоной.
Его высадили у церкви Сан-Маркос в двенадцать сорок пять, и он, вопреки своему обыкновению, не стал огибать храм сзади, а пошел по другую его сторону, мимо баров, надеясь встретить там друзей Инес, которые остановят его и станут поздравлять. Он ведь и вправду необыкновенно блеснул. Однако бары уже закрылись. Кальдерон, в своем приподнятом настроении, даже не заметил, как тихо в городе.
Поднимаясь на лифте, он думал, что сумеет заснуть только после изматывающего, безумного секса с Марисой — на балконе, в коридоре, в лифте на обратном пути, на улице. Он чувствовал себя победителем, и ему нужно было, чтобы все видели его в деле.
Мариса посмотрела телевизор в состоянии безразличной скуки. Она поняла, что вся пресс-конференция вертелась вокруг Эстебана, потому что журналисты задавали вопросы только ему. Она поняла и то, что он управлял этой дискуссией за круглым столом, и даже то, что ведущей до смерти хотелось залезть ему в штаны, но тема «круглого стола» удержала ее поползновения на ранней стадии. Почему западным людям всегда надо так все обмусоливать, говорить о разных вещах до посинения, как будто это может чем-то помочь? Потом ей надоело. Вот что раздражало ее в западных людях: они всегда смотрят на вещи поверхностно, потому что только так могут их контролировать и оценивать. Они повсюду сеют ложь, а потом поздравляют друг друга с тем, что «взяли ситуацию под контроль». Вот почему ей было скучно с белыми людьми. Их не интересует то, что лежит в глубине. «Что ты делаешь, Мариса? Просто сидишь весь день?» — вот вопрос, который ей чаще всего задавали в Америке. А в Африке ее никогда об этом не спрашивали — да и вообще ни о чем не спрашивали. Когда задаешь вопросы о существовании, это не помогает тебе существовать.
С балкона она наблюдала за прибытием Кальдерона. Она видела его уверенную поступь, его маленькие приготовления. Когда он, как всегда, сказал в домофон: «Это я», она откликнулась: «Мой герой».
Он ворвался к ней в квартиру, точно телевизионный шоумен, воздев руки и ожидая аплодисментов. Он притянул ее к себе и поцеловал, протолкнув язык за барьер ее зубов, хотя она этого не любила. Обычно они целовались только губами.