Тайные виды на гору Фудзи

Таня почувствовала тепло ее тела. Это было подозрительно, потому что миг назад игуана была холодной, как и положено ящерице. Тепло волновало и кружило голову, но Таня только разозлилась. Опять дурит, сообразила она – и сжала руки у игуаны на горле.

– Веревку отдай.

– Да бери, бери… – просипела игуана.

И вдруг Таня поняла, что какая-то сила, державшая ее за живот с самого детства, исчезла.

Это было так странно, так странно… Даже страшно, словно ей внезапно ампутировали конечность, про которую она не знала… Впрочем, нет – не ампутировали. Отпустили. Конечность у нее осталась. Скорее это походило на то, что прекратилось долгое и совершенно не нужное ей рукопожатие.

Тане показалось, что она сделалась совсем легкой – как надутый гелием воздушный шарик. Ее так и подмывало взлететь. Теперь она держалась только за игуану, а после драки это было даже неловко. Таня отпустила старушку.

Комната сразу пропала. Таня опять увидела жерло и глядящую оттуда красную голову. Пахнуло дымом костра. От рези в глазах Таня несколько раз моргнула, и ящерица окончательно исчезла: на ее месте осталось сначала пятно малиновой магмы с темными прожилками, а потом просто буква «e» в кружочке на подписанном договоре. Таню развернуло в воздухе, и она стала подниматься вверх, покачиваясь в восходящем потоке.

Серный запах делался слабее. Таня даже не оглядывалась на будущую Фудзияму: в облаках дыма и пара над головой появился просвет, где виднелось что-то похожее на небо. Ей надо было туда.

Она постепенно приближалась к синему выходу, но подъем становился все медленней, и наконец она остановилась – совсем рядом с синевой… А потом поняла, что ее опять тянет вниз.

Но вниз она больше не хотела.

И тогда незнакомым прежде усилием всего своего существа она уцепилась за край синего просвета.

Она сделала это той самой новой рукой, которую только что высвободила из вечного рукопожатия – и ею же бодро подтянула себя вверх…

– Открой глаза, – сказал голос Клариссы.

Таня открыла глаза.

На нее смотрели три лица в теплых капюшонах – Жизель, Кларисса и Марья Семеновна. Над ними был круг синего утреннего неба. Чуть резал нос резкий запах догорающего костра.

Лицу было холодно. Таня попробовала пошевелиться и почувствовала, что ее тело стянуто со всех сторон. Спальник, вспомнила она. К щеке, кажется, прилипло что-то мокрое.

– Вернулась, – сказала Марья Семеновна. – Ой, ну ты и блевала, дочка. Сколько ж ты сока выпила? А орала как…

– Который час? – спросила Таня.

– Девять утра.

– Я что, так и лежала в спальнике всю ночь?

Кларисса кивнула.

– Ну как? – спросила Марья Семеновна. – Встретилась со старушкой?

– Встретилась, – ответила Таня. – Она непростая, ой непростая… Но веревку я вымолила.

– Я знаю, – улыбнулась Марья Семеновна.

– Откуда?

– Какая разница, – махнула рукой Марья Семеновна. – С возвращением, игуана.

Таня повернулась к Клариссе, и вдруг задала совершенно неожиданный для себя вопрос:

– Клэр, скажи – а что случается с охотницами после смерти?

– Мы возвращаемся к Священной игуане.

– Ой…

– А куда ты хотела, глупая? В патриархальный рай? Где отец и сын? Нас там заставят работать гуриями. Ты что, не знала?

Часть IV. Белый зонт

4.1 ИНДИЙСКАЯ ТЕТРАДЬ. БЕЛЫЙ ЗОНТ

Присланная Дамианом программа реабилитации была оформлена с большим чувством, чтобы не сказать пафосом. Именная муаровая папка, распечатка голубым шрифтом по мелованной бумаге, прошивка золотым шнуром. Парень определенно надеялся, что все еще обойдется.

Сам текст выглядел так:

FUJIⓔ

Skolkovo

конфиденциально

МЕМО

проект «Белый Зонт»

Обзор возможных технологий блокировки высших духовных прозрений на основе классической традиции.

Мы исходим из того, что Клиенты в настоящее время находятся в ситуации продвинутого инсайта в непостоянство и неудовлетворительность феноменов – но твердо намерены сохранить ощущение индивидуального «я», не допуская прозрения в его иллюзорность.

В соответствии с этим пожеланием, главной задачей предлагаемых методик становится блокировка переживания ниббаны и последующего «вхождения в поток», что предполагает срочное и полное торможение всякого дальнейшего духовного роста.