Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— Во Франции я бы предпочел видеть республику.

Разговор происходил в доме Талейрана, где в первый же день остановился царь. Собравшиеся члены сената переглянулись:

— И это говорите вы?

— Да, представьте, глава России, где до сих пор существуют крепостнические порядки и нет парламента, — ответил Александр Павлович, глядя на Талейрана. — Моя держава, увы, еще не цивилизованная страна. Но я сам воспитан в республиканском духе и, в меру собственных сил, буду стремиться к усовершенствованию собственной системы.

Опираясь на украшенную изумрудами палку, Талейран сделал несколько неуверенных движений, чтобы подойти к царю.

— Ваше величество, ради всех святых, возьмите назад свое прекрасное пожелание! Вы убедились, к чему привело республиканство и как использовали у нас свободу, — взмолился он. — Только Бурбоны! Только Людовик Восемнадцатый!

При этом имени на прекрасном лице Александра Павловича изобразилось нечто такое, что присутствующие сочли за презрительную усмешку. И они были недалеки от истины.

Что могло быть отвратней, чем жалкая и гнусная фигура Станислава Ксаверия, брата казненного короля, который должен принять имя Людовика Восемнадцатого?

Во времена правления брата этот ленивый, малообразованный, вздорный и мелочный человек имел титул графа Прованского, а когда бежал из Франции и скрывался в эмиграции, величался графом де Лиллем.

Жил он поначалу в Брюсселе и Кобленце, в Вороне и Варшаве. Затем при Павле Первом получил разрешение обосноваться в главном городе Курляндии — Митаве. После установления дипломатических отношений с тогда еще революционной Францией Павел выдворил бездомного графа из пределов своей империи.

На какое-то время, после Аустерлица и обиды на молодого французского императора, уже новый российский царь Александр разрешил изгнаннику вновь обрести курляндский приют. Но Тильзит оказался пределом гостеприимства.

Естественно, сия предыстория не сулила ничего хорошего в отношениях двух монархов. К тому же и Франции новый король вряд ли способен был принести умиротворение. Еще когда Бонапарт был Первым консулом, граф Прованский потребовал у него: «Возвратите Франции ее короля, и будущие поколения благословят ваше имя».

Претенденту на престол Бонапарт предложил, что называется, мировую — пенсию в два миллиона франков за отказ от притязаний на трон. Вряд ли он мог это забыть. «И если он, вернувшись на трон, станет сводить счеты с теми, кто содействовал укреплению власти Наполеона, не приведет ли это к разладу и междоусобицам в стране, коея, не в пример России, верх цивилизованности?» — с неудовольствием думал. Александр о предложении Талейрана.

— Нет, бремя короны будет чрезвычайно тяжелой ношей человеку, которого вы назвали, — возразил царь своему почитателю и гостеприимному хозяину дома. — Я бы мог предложить кандидатом фигуру более достойную и имеющую к тому же бесспорные заслуги перед Францией — наследного шведского принца Карла Юхана. К тому же француза по происхождению, известного всем вам под фамилией Бернадота…

Людовик Восемнадцатый, больной и дряхлый, принял императора Александра в Тюильрийском дворце. Он сам сидел, развалясь в кресле, гостю же предложил простой стул. Аудиенция завершилась быстро.

— Не мог приказать поставить два кресла. Можно подумать, что это не я ему, а он вернул мне трон! — раздосадовался российский император, заявив своему ближайшему окружению, что более он не собирается иметь дело с этим мстительным и невоспитанным субъектом.

Но слава Богу, новый король для Александра Павловича был не весь Париж.

Более того, недавний, казалось бы, вечный скиталец, только волею случая получивший трон, вовсе не был Парижем. Тем ярким, счастливым, улыбающимся и смеющимся, танцующим на улицах и балах и, главное, обожающим его, во всех смыслах прекрасного, в высшей степени воспитанного, добропорядочного и любвеобильного, принесшего всем покой и мир российского императора.

С первых дней Александр Павлович стал свободно, без всякой охраны гулять по улицам Парижа, что также окончательно покорило его жителей. Он останавливался с прохожими, живо вступал в разговоры и при этом не забывал одаривать каждого своей обворожительной улыбкой.

Он разъяснял, что отныне никому из французов нечего бояться.

Своим офицерам он разрешил ходить в партикулярном платье, чтобы не очень докучать жителям. Повсюду начались приемы в честь русских, их наперебой зазывали в гостиные, ресторации и кафе, угощали, расспрашивали и, главное, дивились знанию многими из них французского языка. Ну, император — понятно. Но они-то, офицеры? Не эмигранты ли все из них? Мы-то не владеем русским? Нет, то все были русскими.

Пора пришла и самому царю подумать о визитах.

Как-то он обратился к своему генерал-адъютанту:

— Ты, Чернышев, видался с Каблуковым? Он с Шуваловым уже воротился в Париж. Признаюсь, что поначалу я хотел определить не Шувалова, а тебя старшим для сопровождения Наполеона. Но затем подумал: ты его знал императором Франции, теперь же он — пленник. Полагаю, тебе такая встреча была бы не совсем приятна.