Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

Чернышев — с начала нынешнего, восемьсот четырнадцатого, года — уже не генерал-майор, а генерал-лейтенант, в шутку спрашивал себя: брал ли он, в самом деле, города или все ему только приснилось? Ибо теперь он снова стал вертопрахом и неистощимым на пикантные проделки шалуном, глядя на которого, можно было подумать, если бы, конечно, многие его не знали: ну, этот из тех паркетных адъютантов, что рождены для того, чтобы обслуживать утехи своего властелина и самому при этом не быть разиней.

И в самом деле, Чернышев, вслед за императрицей Жозефиной и королевой Голландской, представил Александру Павловичу королеву Испанскую Жюли и ее родную сестру Дезире, наследную принцессу Швеции, мадам Ней и еще, вероятно, с десяток восхитительных красавиц с фамилиями или весьма знатными, или же, что до недавнего времени считалось равнозначным, очень уж громкими.

Шведская принцесса прямо млела от восторга, когда император высказал самое блестящее мнение о ее муже — полководце и будущем короле. Он заявил, что очень рад тому, как ее страна вознаграждена за доблестное участие в общей борьбе.

— Я сдержал свое слово, — сказал русский царь. — Я обещал Швеции Норвегию — и она теперь ваша. Безусловно, в этом заслуга и его королевского высочества, моего брата и кузена Карла Юхана. Его упорство в достижении цели — выше всяких похвал.

— И, разумеется, выше самых лестных похвал мужество и воинская доблесть наследного принца. Я имел счастье провести с его высочеством почти всю прошлогоднюю кампанию, — дополнил Чернышев слова императора.

— Я знаю, граф, вы один из лучших и преданных друзей Жана, — благодарно отозвалась Дезире. — Наверное, вы не раз навестите его в Стокгольме. Право, жаль, что я не выношу тамошних холодов, снега, ветра и диких сумерек посреди зимы.

— Вы обещали кому-нибудь свой первый танец, принцесса? — Все обличало в русском царе изысканного и благороднейшего кавалера. — Ах, нет еще? В таком случае я вас ангажирую. Сейчас будет мазурка.

Да, как один день, как один восхитительный грандиозный бал промелькнули два месяца!

Меж тем ждала Англия. Садясь на корабль, император ощущал, что вместе с ним направляется через Ла-Манш и бесподобный праздник. Но как и наследную шведскую принцессу, с первых шагов на заморском острове Александра Павловича неприятно поразил холод.

Нет, речь не о дождях и ветрах. Разве петербуржца испугаешь суровостью климата? К тому же в разгар лета солнце что есть силы источало беспредельные ласки на древний Альбион.

И встреча была как встреча: парады, оркестры, маневры войск, посещение музеев и парламента, приветственные речи принца-регента и ответные — императора.

Не было одного — восторга. Того, что бьет через край. И имя коему — триумф.

«А с чего бы, действительно нам, великобританцам, терять голову? — было написано на лице чуть ли не каждого англичанина. — Мы ведь тоже, можно сказать, один на один неприступною скалою стояли против Бонапарта».

— Домой, домой! — внезапно распорядился царь. — Я знаю страну, которая благодарно распахнет мне свое сердце. Я подарю ей гораздо больше, чем принес Парижу. Я вручу ей то, о чем она мечтала долгие годы, — независимость и свободу. Итак, едем в Варшаву.

Сколько раз пересекал император Александр пространство между реками Одером и Неманом. За Одером — чистые немецкие города, ухоженные фольварки. Пересечешь Вислу — словно иная страна. Более похожая на Россию с ее черными избами, захламленными улицами местечек, с лужами прямо посередине даже немалых по населенности городов. Ближе к Карпатам и вовсе то ли венгерский, то ли румынский быт. Только все же сие пространство — одна страна. Потому что — один язык, одни обычаи, один народ. А вышло — земля эта разрезана на части, поделена, как делят за столом пирог, на отдельные куски.

Того, кто резал по живому, не сыскать. Всему причина — судьба. А если правильнее ответить — войны.

Из-за этого, как бы уже поделенного пирога, заварилась и новая, только что угомонившаяся бойня.

Уже перейдя Неман, Наполеон, как известно, обратился к своей армии со словами: «Вторая польская война началась. Первая кончилась Фридландом и Тильзитом… Вторая польская война будет столь же славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, будет прочным. Он положит конец тому гибельному влиянию, которое Россия вот уже пятьдесят лет оказывает на дела Европы».

Польша оказалась яблоком раздора. Теми кусками пирога, из-за которых каждый надеялся дать другому по рукам.

Александр Павлович покойно ехал в карете, разглядывая в окно проносившиеся картины. На подъезде к Варшаве он обратился к своему генерал-адъютанту:

— Где-то, не доходя сих мест, ты, Чернышев, и совершил свой беспримерный поход? Припоминаю, в письме шведскому наследному принцу, рассказывая о твоем успехе, я назвал твой рейд одним из самых отважных переходов во всей военной истории. Вопрос же у меня к тебе теперь таков: скажи откровенно, не порицал ли ты меня в те дни за то, что это моя, императорская, воля помешала осуществиться твоей идее о Висле еще ранее, в канун Наполеонова вторжения?