Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

На языке уже была фраза, которая вдруг припомнилась из разговора с Савари об изнасилованной потаскухе, распятой в сточной канаве. Но он нашел почему-то это сравнение в данном случае неприличным и вслух его не произнес.

— Да. Австрия повержена, и я ее заставлю с этим смириться! — закончил другими словами свою мысль Наполеон и повторил: — Заставлю ее признать полный свой крах, как бы император Франц ни просил меня через вас о снисхождении.

Чернышев еле заметно пожал плечами и словно безразлично произнес:

— Напротив, ваше величество, австрийский император ни о чем подобном меня не просил. Он опечален, но внутренне он тверд, поскольку у него есть армия, которая совсем не разбита. А значит, не разбита и держава.

Левая щека Наполеона слегка дернулась, и он, по своей манере пригнув подбородок низко к самому воротнику, сделал несколько быстрых шагов по ковру.

— Об армии это ваша мысль, граф? — внезапно подойдя близко к Чернышеву, осведомился он. — Только скажите честно, потому что я не потерплю, если те, кого я побил, станут мне угрожать.

Ответ Чернышева был незамедлителен и прям:

— Это мои размышления, ваше величество. Но я осмелился бы предположить, что вы как великий полководец сами не раз приходили к подобной мысли. Действительно, если государство в войне не потеряло свою армию, оно еще живо и достойно того, чтобы с ним поступали хотя и строго, но и уважительно.

— Вы правы, — быстро согласился Наполеон. — Мысль, которую высказали теперь вы, это — моя мысль. Австрийцы в этой войне показали себя не как пруссаки в прошлой моей кампании, позволившие лишить их собственной армии. Потому я и сказан в Тильзите: Пруссия сама стерла себя с географической карты. И я, признаюсь, готов был ее ликвидировать как государство, если бы не заступничество моего брата, вашего императора Александра. Но Австрия сохранила армию и, значит, будет существовать. Однако в этом заслуга ее главнокомандующего, эрцгерцога Карла, талантливого военачальника. И в отличие от его старшего брата, императора Франца, — умного человека.

— Признаться, я не встречался с эрцгерцогом, — вставил Чернышев. — Говорят, он смещен.

— Вот-вот, из-за того, что он — умный, — подхватил Наполеон. — Не он, Карл, хотел со мной воевать, а выживший из ума его старший братец император. Он что, и в самом деле выжил из ума? Передают, что он целыми днями только тем и занят, что, как ребенок, сидит за столом и накладывает на бумагу печати из воска и сургуча. А то, как пирожник, сам готовит печенья.

— Вместе с очаровательной дочерью, — добавил, улыбаясь, Чернышев. — Я имел удовольствие быть представленным этому ангелу. Не поверите, ваше величество, эрцгерцогиня краснеет, когда случается, прямо-таки до корней волос. Чудо, какое это, должно быть, чистое создание.

— Что вы сказали, граф? — перебил его Наполеон. — Ах да, мы с вами вели речь об армии, а в это время на сцене, так сказать, появилась юная эрцгерцогиня. Как в какой-нибудь пьесе, что ставят у нас на театре. Говорите, краснеет до корней волос? У нас во Франции подобное свойственно, пожалуй, простушкам из здоровых крестьянских семей. Однако, смею спросить, почему же император Франц, которого, надеюсь, вы уверили в моем благородном отношении к его народу, не спешит подписать условия мира?

— Видимо потому, что вместе с очаровательной дочерью занят кондитерским делом, — позволил себе пошутить Чернышев.

— Далась вам эта простушка, — усмехнулся Наполеон. Так выведем же из прострации старого Франца и сделаем ему навстречу первый шаг. Пожалуй, я пересмотрю мои требования к стране, которая все же достойно выходит из войны. Вас же, граф, я не смею более удерживать у себя. Хотел бы вас попросить об одном одолжении. Но это, скорее, личные отношения между мною и моим братом императором Александром. Впрочем, я перепоручу дело, меня в данном случае очень занимающее, моему послу в Петербурге герцогу Виченцскому. Пусть это идет по дипломатическим каналам, через министра иностранных дел Франции.

Актеры и роли

— А-а, месье Шампаньи! — промурлыкал под нос Коленкур, выбирая из дипломатической почты самый большой и толстый пакет со множеством сургучных печатей. — Милости просим, ваше превосходительство. Вы, как всегда, кстати. Не успеешь исполнить последнюю вашу инструкцию, глядишь, от вас уже целый ворох новых: как мне поступать и что делать, с кем встретиться в первую очередь и с кем — во вторую. Что сказать в начале и что в конце беседы. А чего — вообще не произносить. И что особенно ценно в ваших указаниях, дорогой министр, — о чем мне ни под каким видом не думать, чего, упаси боже, вообще в уме не держать.

Ну, а что же нынче в вашем послании, милейший Жан Батист Номпер Шампаньи, а с недавних пор, после взятия Вены, еще и герцог Кадорский?