Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— Пожар!

Публика на какую-то долю секунды застыла в оцепенении, а затем рванулась к дверям.

А пламя, вырвавшись на простор, уже пожирало одну декорацию за другой, мгновенно растекаясь по стенам и потолку.

У выхода — давка. Но чей-то распорядительный голос, перекрывая шум и крики, останавливает панику:

— Дамы и господа, расступитесь! Позвольте пройти императору.

Чуть опустив голову, так что подбородок касается воротника зеленого егерского мундира. Наполеон идет твердым, размеренным шагом. Рука поддерживает Марию Луизу, которая растерянно оборачивается назад, туда, где бушует пламя. Но степенность императора передается и ей.

Железная воля Наполеона, казалось, каждому подала пример, как себя вести. А пламя — уже по всем стенам и вот-вот перекроет выходы из зала.

— Да быстрее, быстрее! — раздается голос, срывающийся в крик.

На лице императора не дрогнул ни один мускул. Подбородок — как впаянный в воротник. Лишь шаг убыстряется, переходя уже за дверями в сдержанный бег.

Следом за императорской свитой — точно шампанское, когда неосторожно выбивают пробку: напор из дверей. Визг дам, вцепляющихся в спины впереди спешащих. Короткие, резкие выкрики мужчин, бесцеремонно работающих локтями. А там, где только что сидел император, настоящий ад. Бумажных декораций с искусными аллегорическими рисунками, подсвеченными десятками свечей, более нет. Достаточно, наверное, оказалось одного неаккуратно задетого шандала, чтобы пламя с декораций перекинулось на стены, а с них и на потолок.

Горящая балка падает сверху прямо на мечущуюся в страхе публику, осыпая ее снопом искр и головешек. Объятые пламенем люди, разрывая на себе одежды, пытаются вырваться из ада. Чья-то фигура, точно пылающий факел, падает на пол возле Чернышева, пытаясь сбить с себя пламя. Он срывает с нее горящую шаль и, подняв на руки, выпрыгивает с ношей в окно, которое кем-то уже разбито.

— Боже, да это же вы, герцогиня Ровиго! — узнает он спасенную и передает ее на улице кому-то из толпящихся вокруг. — Простите, герцогиня, что я так бесцеремонно с вами обращаюсь. Теперь вы в безопасности.

«А где же она, княгиня Радзивилл, может быть, и она до сих пор в огне! — вдруг приходит к нему страшная мысль. — Туда, туда! Ее надо найти и спасти!»

В зале на том месте, где обрушилась балка. — гигантский костер. Здесь нет уже ни крыши, ни стен. Нестерпимый жар. Дым, разъедающий глаза.

Осторожно! Кто-то еще живой рядом, у твоих ног.

— Вы живы? Охватите меня за шею, я вас сейчас вынесу на воздух.

И вновь на улице Чернышев передает кому-то с рук на руки даму, на этот раз неизвестную ему, но слава Богу, не пострадавшую от огня, а лишь лишившуюся чувств. Глоток свежего воздуха, и она открывает глаза. Господи, Чернышев склоняется над нею, очень юной девицей, пытающейся ему слабо улыбнуться, и чувствует, как в волнении у него из глаз проступают слезы. А может, то от дыма? Прямо ладонью растирает лицо и, обернувшись, видит невдалеке императора.

Уже прикатили пожарные колесницы. Разматываются шланги, насосы-коромысла качают воду из бочек.

— Отсечь павильон от дворца! — приказывает император. Голос его ровный. Он даже не приказывает, а будто ведет спокойный разговор, будто просто рассуждает вслух. — Нельзя, чтобы огонь переметнулся туда. Две, нет, три водовозки — к дворцу.

— Ваше величество, разрешите? — подходит к Наполеону Чернышев. — Там, под обломками крыши, люди. Их еще можно спасти. Я покажу солдатам.

Наполеон узнает Чернышева.

— Берите, полковник, моих егерей. И сотрите с лица сажу. Вы не ранены?

Какая рана, какая сажа? Ах да, он размазал, видно, гарь на лице. Правда, правая рука болит в плече — ударился, вероятно, о раму окна, когда выносил последнюю жертву. И, кажется, обжег кисть левой руки. Но о каких ушибах и ссадинах теперь думать, когда там, в огне, ждут?

— Слушать мою команду! Построиться в две шеренги. За мною — бегом!

Так ли у французов принято, те ли команды? Об этом — тоже недосуг! Представил себя точно в бою под Фридландом, когда вот так же с несколькими казаками искал, как спасти людей. Тогда нужен был брод, чтобы уйти от огня и смерти. И теперь надо спасать от огня, чтобы не дать погибнуть тем, кто оказался в несчастье.

Поднял с пола мальчишку-офицера, похлопал по щекам. На лице проступил румянец. Передал солдату, чтобы тот помог бедняге выбраться наружу, а сам — туда, где упала крыша.

Теперь не узнать того места. Ползала — сплошной костер. Навстречу с разметавшимися волосами — чье-то знакомое лицо.

— Мадам Ней?

Она падает к нему на руки и теряет сознание. Он выносит ее наружу. Тут уже появились доктора, и помощь оказывается немедленно — кто-то растирает виски, дает понюхать спасительной ароматной соли.

У самой двери — Куракин. На нем разорван фрак, лицо перепачкано гарью, лоб перевязан платком. Французский офицер поддерживает его под руку.

— Александр Борисович, голубчик, что с вами? — бросается к нему Чернышев.

— Саша! Я теряю силы. О Господи, не дай мне умереть! — сквозь рыдания прорываются стенания князя.