— Хорошо, вернемся назад, — сказал я торопливо. — Возьмем, к примеру, Гэри Пауэрса и скандал с У–2. Когда русские его освобождали, то, возможно, считали, что мы его расстреляем. Вместо этого правительство предоставило ему высокооплачиваемую работу и воздало почести. Ордена даются героям. Очевидно, что пилот У–2 был героем. По–своему, но героем.
— Это было так давно, — грустно сказал Уилкинз.
— Конечно, но тенденции можно было проследить уже тогда. Будучи детьми, мы привыкли читать про Супермена и Бэтмена
[23]и отождествлять их с великими детективами. Но задолго до этого людям был присущ стадный инстинкт. Они взяли Бэтмена и отсняли телесериал.— Счастливчик, — нахмурился Уилкинз, — боюсь, до меня не доходит. Никак не могу уловить, к чему ты клонишь?
Я и сам не мог. Или по крайней мере только–только начинал что–то улавливать по ходу собственных рассуждений.
— Ладно, — снова заспешил я, — возьмем другой пример из той же области. Романы про Джеймса Бонда, написанные этим англичанином…
— Яном Флемингом, — подсказал Уилкинз. — Было время, и я читал его триллеры.
— Конечно. Почти все читали. Это была сатира. Сатира, далеко выходящая за рамки смешного. Пародия на таких наших старых сыщиков, как Сэм Спейд, Майк Хаммер, Перри Мейсон и Ниро Вулф.
[24]Большая мистификация, которой зачитывались буквально все. Они устали — или их заставили устать — от старых асов криминалистики.Мистер Уилкинз погрустнел.
— Счастливчик, — сказал он. — Я никак не пойму, какое отношение все это имеет к тому, что рассказал мне Черныш касательно твоего очерка о заговоре. Твое го — как ты там его называешь? — радикального центра.
— Да, так, сэр. Этот термин я взял из головы. Я не знаю, как они себя называют сами. Я даже не знаю, что у них на уме.
— У кого?
— У того, кто это делает.
— О небеса! Что делает?
— Подкапывается под «американскую мечту», разрушает имидж Америки, заставляет наши лучшие идеалы выглядеть глупо. — От негодования я хмыкнул. — Что случилось с Декларацией независимости? Кто отважится в наши дни встать и произнести что–либо подобное? Да его просто стащат с трибуны!
Мне казалось, что я сработал очень хорошо. Я уже и сам начинал верить в то, что говорил.
Уэнтуорт Уилкинз как бы в отчаянии покачал головой.
— Видишь ли, мой мальчик, пора опуститься на землю. Как ты конкретно собираешься вести это свое расследование?
На мгновение мне показалось, что я попался. Я придал своему лицу выражение, как если бы пытался сообразить, как получше представить якобы заранее составленный план. На самом деле я лихорадочно пытался уцепиться хоть за что–нибудь — в данном случае отлично сгодилась бы и соломинка.
— Сэр, — с серьезным видом сказал я, — возможно, мистер Блакстон попал в точку, когда упомянул о том, что в городском Центре предварительно обкатывается множество рекламных кампаний. Средний американский город, центр страны, ни восток, ни запад. Интуиция мне подсказывает, что эта компашка из радикального центра использует наш город для проверки.
— Проверки на что? — хмыкнул по–прежнему грустный Уилкинз.
Я посмотрел на него.
— Чего они пытаются достичь? — добавил он.
— Это заговор, — слабым голосом ответил я.
— Заговор против чего? Каковы их цели?
Вот тут–то я и попался. Голова отказалась работать. На ум ни черта не шло.
В конце концов Уилкинз снова покачал головой.
— Счастливчик, мальчик мой, билет ты вытащил несчастливый. Нельзя полагаться на то, что твои интуиция и нюх на новости всегда будут безошибочны. Не беспокойся, средняя зарплата сохраняется за тобой, а то, как ты отыскал жертву киднэпинга — похищенного ребенка Шульцев и потрясающие фотографии ограбления банка бандой Долли Теттера, навсегда останется в анналах журналистики.
Я постарался, впрочем не особо напрягаясь, выразить беспокойство.
— Вы думаете, мне стоит бросить это дело, сэр?
— Боюсь, что так, Счастливчик. Боюсь, что я на этом даже настаиваю.
— Хорошо, сэр. Хозяин — барин.
Он лучезарно улыбнулся.
— Не надо ставить так вопрос, Счастливчик. Здесь, в «Джорнал», мы все — одна команда. Работаем в одной упряжке. — Уилкинз снисходительно подмигнул. — Вот только, куда она будет тянуть, решает тот, кто сидит в моем кресле.
— Да, сэр. — Я поднялся, поняв, что свободен. И тут он меня убил одной фразой:
— Да, и напомни Чернышу, что сейчас ты свободен. Ну, на случай каких–нибудь поручений!
Я вздрогнул. Никогда не знаешь, каким пыльным мешком и из–за какого угла получить до голове. Другими словами, отныне я не был разъездным репортером и не мог разыскивать материалы для своих статей самостоятельно. С этого момента я должен был выполнять поручеяня Блакстона. И я был далек от иллюзий. Не пройдет и недели, как старый профи обнаружит, что я не способен отличить сенсацию от некролога. Он уже и так в этом сомневался.
У Старой Головешки присутствовало чувство юмора, или, по крайней мере, он так думал. Для первого раза он послал меня на банкет Армии Спасения — региональную встречу офицеров рангом от капитана и выше.