– Со стихией, – коротко ответил Корсаков. – Стихией, которую не можем понять и обуздать. В мире всегда было что-то, чего мы не могли объяснить, – погодные явления, болезни, вращается ли Солнце вокруг Земли. Разгадка этих тайн мироздания заняла многие столетия. То, чему мы были свидетелями, то, что мы называем призраками, проклятьями, месмеризмом, магией, – явления того же порядка. У нас нет приборов, чтобы их измерить и классифицировать. Все, что мы имеем, – это опыт. Отчасти – свой, отчасти – предков. То, что хранится в тех самых книгах, за которыми тебя посылают.
– А как же Бог?
– Я не буду убеждать тебя, что Его нет. Больше скажу – моя семья, Корсаковы, верует. Но увы, то, с чем мы сталкиваемся, не приблизило нас к разгадке вечных тайн. Существа с той стороны, какими бы они ни были, не являются ни ангелами, ни демонами. Хотя многие хотели таковыми казаться. Так что есть ли на небе рай и есть ли в недрах земли адское пекло – сказать не могу. Своими глазами я видел иные миры лишь дважды – и, увы, они ближе к преисподней. Второй раз ты наблюдал вместе со мной. Вряд ли в мире мертвых все замечательно, раз баронесса Ридигер так сильно не хотела туда возвращаться. В моих семейных летописях наберется еще с десяток упоминаний о подобных встречах с потусторонними прорехами. Но все иные пласты бытия, что видели Корсаковы, чужды и опасны для человека. Предположу, что во всех религиях так или иначе разбросаны крупицы истины, которые, увы, невозможно собрать воедино. – Он усмехнулся. – Думаю, виновата Вавилонская башня.
– Но ведь то, что мы видели в особняке Ридигеров, – это зло! Чистое зло!
– Нет! – резко оборвал молодого жандарма Владимир. – Еще раз – это стихия. Она может быть страшной, разрушительной, беспощадной. Соблазнять могуществом. Стереть нас с лица земли. Но у нее нет своей воли, нет плана, нет умысла. Зазеркальный скиталец убил Решетникова не потому, что хотел этого или испытывал к околоточному злобу. Нет, просто это был самый легкий способ исполнить свое предназначение – забрать баронессу обратно. То, что мы видели, в итоге – дело рук людей. Назарова и Неймана. Они попробовали направить стихию в нужное им русло – и заплатили за это своими жизнями и жизнями невинных. Если бы не их ритуал – Амалия Штеффель и околоточный остались бы в живых, а нам не пришлось бы срочно латать дыру из нашего мира в жуткое задверье. Стихия может убивать – но куда ей в этом плане до людей?
После отповеди Корсакова какое-то время молодые люди ехали молча. Владимир устыдился своей вспышки, а Постольский то ли опасался задавать новые вопросы, то ли пытался переварить услышанное. За окном тянулись безрадостные зимние пейзажи: густые хвойные чащи, изломанные линии деревьев с облетевшей листвой да бескрайние, занесенные снегом поля. Скоро и их скрыли ночная тьма и свирепая вьюга. Снег пошел так плотно, что обеспокоенный поручик даже сходил до кондуктора поинтересоваться, ждать ли задержки в пути. Вернулся неуспокоенным – служащий гарантий дать не смог.
На первой большой станции Владимир накинул пальто и вышел вдохнуть свежего воздуха после душного вагона. Постольский остался, опасаясь, что поезд тронется быстрее, чем ожидалось. Корсаков же пребывал в самоуверенном убеждении, что без него уж точно не отправятся.
В длинном округлом станционном здании приветливым теплым светом горели окна пассажирской залы. Корсаков решил не отказывать себе в удовольствии и заглянул в просторный станционный буфет, поэтому в вагон он вернулся с ароматными, еще горячими пирогами. По дороге, сунув гривенник кондуктору, отправил того за кипятком в кубовую [32]
. В купе Владимир плюхнулся на свое место и протянул один пирог попутчику. Перед самым отправлением запыхавшийся кондуктор вернулся с двумя стаканами обжигающе горячего чая.– Итак! – прожевав первый кусок, поинтересовался Корсаков. – Полковник обещал, что ты введешь меня в курс дела. Изволь. Что ты мне можешь рассказать об училище?
– Дмитриевское – одно из старейших в стране, – благодарно откликнулся на предложение продолжить разговор Павел. – Готовит в основном кавалеристов. С Высокой школой [33]
, конечно, ему тягаться не по силам, но ценится оно повыше других, нестоличных. Сам я учился в другом, но порядки везде одинаковы. Полковник передал мне, что вас… тебя планируют отправить инкогнито, как учителя, но не сказал, по какому предмету.– История.
– А… – протянул Постольский. – Тяжело тебе придется.
– Почему? – не понял Корсаков.
Лицо Постольского резко переменилось, приняв снисходительно-брезгливое выражение.
– Понятно все, – высокомерно протянул поручик и прошипел: – Сугубый…
– Прости? – опешил Корсаков, не ожидавший такой перемены.