Я уже упоминала, что она старалась не спускать глаз с моего брата Луи. Сын вызывал у нее беспокойство. В нем появилась решительность, и многие считали, что очень скоро он станет королем Франции. Наш отец все реже мог заниматься управлением страной, и поговаривали, он вот-вот подпишет отречение в пользу старшего сына. Придворные начали оказывать Луи гораздо больше внимания, чем раньше, заискивали перед ним, у него появилось множество приверженцев и просто подхалимов. От всего этого он рос в собственных глазах, становился строптивым по отношению к матери. Она теряла над ним влияние, а вместе с тем и власть над страной в будущем. Луи, что кость в горле, мешал ей.
Никто не знал наверняка, какую из враждующих сторон — бургундцев или арманьяков (Орлеанский дом) поддерживает королевская семья. Сама королева явного предпочтения не отдавала никому — склонялась то в одну, то в другую сторону. Но наследник престола завел теснейшую дружбу с молодым герцогом Орлеанским и стал, таким образом, лучшим другом арманьяков.
Жители Парижа, большей частью следовавшие в своих симпатиях и антипатиях за королевским двором, увидев, что наследник открыто принял сторону Орлеанского дома, также открыто переметнулись от бургундцев к арманьякам. Стало как бы дыханием времени — оставлять бургундцев, еще недавно так милых сердцу, и примыкать к их противникам… Удивительно, как все же непостоянен народ, как без видимой причины он легко меняет симпатии, легко предает того, кому вчера еще поклонялся! Неисповедимы его пути… На улицах вспыхивали схватки с немногочисленными приверженцами бургундцев, и нередко эти бои приводили к смертельному исходу.
Сердце мое полнилось скорбью за несчастную страну, за людей, которые не хотят видеть, как их вражда приносит все новые беды…
Все понимали, что вряд ли герцог Бургундский смирится с потерей власти, ведь совсем недавно парижане встречали его восторженно, как короля.
Внезапно стала известна суть его тайных переговоров с королем Англии. Возмущению моей матери не было предела.
— Вероломный негодяй! — кричала она в моем присутствии. — Вообразил, что он не кто иной, как французский король. Как он посмел? Он лишится у меня головы за это! Жан Бесстрашный! Я заставлю его почувствовать страх.
Я не могла понять, почему она так разошлась при мне, ведь я даже толком не знала, о чем идет речь. Видимо, бессильная ярость матери так велика, что застлала ей разум. Ей, наверное, безразлично, перед кем излить свой гнев. Однако последующие слова все объяснили мне.
— Знаешь, что он сделал? Отправил доверенного человека в Лондон с предложением женить короля Англии на своей дочери! Какой подлец!
В моей душе вспыхнула надежда. Я не решилась смотреть на мать, боясь, что она по моему лицу догадается, как меня обрадовала эта новость.
Неужели король согласится? О, если бы так случилось! Мне стало жаль девушку, которой выпала бы доля стать его женой, но зато какое счастье для меня!
— Предложил королю Генриху V свою дочь! — продолжала мать. — Ты слышишь меня?.. Какой выскочка!.. Никогда этому не бывать!
Мне хотелось ей возразить, напомнить, что герцог Бургундский никакой не выскочка. Он более высокого рода, чем она сама. Но я, не поднимая глаз, молчала.
— Какая наглость! — Мать все еще не могла успокоиться. — И знаешь, как зовут его дочку? Екатерина, как и тебя! — Голос ее звенел от ярости, словно в этом совпадении имен заключалось главное зло и оскорбление для нее. — Он вздумал обойти меня… обойти твоего отца и обручить свое жалкое отродье с королем Англии!
— Но что ответил король? — спросила я дрожащим голосом.
— А ты как думаешь? Он ведь уже сделал тебе предложение. Неужели он обратит свое внимание на дочь какого-то бургундского герцога?
— Она тоже королевского происхождения, — робко заметила я.
— Но не дочь короля. А Генрих — король, и ему нужна жена из королевского рода. Не бойся, он все равно женится на тебе. Только попросит за это большую цену… А герцог Бургундский просто рехнулся!..
Я-то знала: он в здравом уме, но несколько удивилась, почему ему вдруг изменила былая сметливость. Впрочем, я ему только благодарна.
Увы, вскоре мои упования на чудо рухнули. Моего отца, лишь недавно перенесшего очередной припадок, удалось все-таки вытащить на короткий совет, где ему дали на подпись бумагу, запрещавшую герцогу Бургундскому под угрозой обвинения в государственной измене и предательстве вступать в какие-либо отношения с королем Англии. В крайнем унынии, которое всегда следовало за приступом безумия, король подписывал все, что бы ему ни предлагали. Мать осталась довольна и почти успокоилась. Теперь уже с насмешкой говорила она о безумии герцога, решившегося предложить свою дочь в английские королевы.
Я поняла, что радовалась преждевременно.