Полагаю, герцог, как старший по возрасту и более умудренный, не вполне доверял юному наследнику, зная, что тот целиком под влиянием мстительных арманьяков. Однако он принял предлагаемые условия, и встреча состоялась.
Некоторые из приближенных герцога предупреждали его о возможной опасности, умоляли не быть чрезмерно доверчивым, но тот, поразмыслив, отверг их подозрения.
— Мой долг согласиться на это предложение, — говорил он. — Если мы сумеем добиться примирения, то немедленно совместно выступим против англичан. Ради такой возможности стоит рискнуть.
В сентябрьский день, памятный французам как черный, герцог Бургундский отправился на эту встречу.
Его почтительно приветствовал один из придворных принца Шарля, человек по имени Дюшатель, он выказал герцогу глубочайшее уважение и заверил, как обрадован наследник престола возможностью увидеться с герцогом для переговоров по столь важному делу. Наступило время, говорил Дюшатель, положить конец вражде и совместно выступить на борьбу с английскими захватчиками, вместо того чтобы убивать друг друга.
Начало казалось многообещающим, но когда герцог вознамерился в сопровождении Дюшателя отправиться в покои к наследнику, один из прибывших с ним оруженосцев бросился вдруг на колени и стал умолять герцога отказаться от встречи.
— Вас предадут, господин. Непременно предадут! Чую, у этих людей именно это на уме…
Герцог повернулся к Дюшателю.
— Слышите, месье? Быть может, неспроста мои люди боятся вероломства?
— Они не правы, — заверил его Дюшатель. — Клянусь вам, ваше высочество! Дофин любит вас. Ведь вы его ближайший родственник. Единственная цель его — покончить с распрями и объединить страну.
Герцог склонил голову в знак понимания.
— Хочу верить вашему слову. Поклянитесь именем Бога, что никто не замышляет убить меня.
— Мой добрый и благородный господин, — отвечал Дюшатель, — скорее я умру, чем совершу предательство по отношению к вам. Даю слово, что и наш дофин питает к вам лишь хорошие чувства.
— Тогда проведите меня к нему, — сказал герцог.
Войдя к дофину, он снял головной убор и, опустившись на колено, приветствовал юношу. Шарля тронуло это проявление любезности, он поднял его с колен и попросил снова покрыть голову.
А затем, резко сменив тон, мой брат принялся осыпать герцога упреками: дескать, тот совершенно не думает о благополучии Франции, а потворствует лишь собственному настроению и низменным чувствам своих сторонников… Шарль обвинил герцога в том, что тот забыл о своем долге перед страной и троном.
Герцогу Бургундскому не понравился тон, которым дофин с ним разговаривал. Шарль еще слишком молод, чтобы ему указывать, и герцог надменно ответил, что поступал и поступает так, как считает нужным, и не намерен выслушивать упреки и выговоры.
Мой брат Шарль, увы, не научился еще искусству дипломатии. Отповедь герцога разозлила его, и он уже по-мальчишески горячился, кричал.
Думаю, втайне он боялся этого самого могущественного и богатого человека на востоке Франции.
В таком тоне их разговор не мог долго продолжаться. Дюшатель из соседней комнаты все слышал. Вбежав к ним с криком: «Время настало!» — он нанес безоружному герцогу удар секирой.
Не знаю, успел ли герцог в тот момент вспомнить, как двенадцать лет назад руками своих сторонников устроил нападение на герцога Орлеанского и убил его — тоже почти беззащитного — на темной улице Парижа.
Несомненно, чувство мести не затухало в сердцах родственников и сподвижников убитого, предоставился случай, и оно вырвалось наружу. Произошло убийство импульсивно или задумано заранее, я так никогда и не узнала…
Герцог Бургундский упал, к нему подбежали еще несколько человек с обнаженными мечами. Каждый из них нанес удар поверженному беззащитному врагу.
Герцог Орлеанский был отомщен.
Воины, сопровождавшие герцога Бургундского, ждали его в другом помещении и ничего не знали о случившемся. Когда им сообщили о смерти их предводителя, они не смогли расправиться с убийцами и даже оказать сопротивление, так как их тоже в Монтюро обезоружили. Сторонники арманьяков выставили оруженосцев из замка под торжествующие и презрительные выкрики.
Тело герцога Бургундского хотели бросить в реку, но мой брат пришел в себя после всего случившегося и, почувствовав сильнейшие угрызения совести, велел похоронить убитого по христианскому обычаю. Труп обрядили в одежду нищего и отвезли в церковь Божьей Матери в Монтюро, где отпели и зарыли.
Таким оказался конец Жана Бесстрашного, великого герцога Бургундского. На его место заступил сын, герцог Филипп, муж моей сестры Мишель.
Я не могла себе представить, какие муки она испытывала, какие чувства обуревали ее, когда она услышала, что убийцей отца ее любимого мужа стал также любимый ею наш брат Шарль, чье имя с тех пор стали связывать с гибелью ее свекра.
Что касается меня, то после всего происшедшего мне еще сильнее захотелось уехать подальше от всех этих раздоров, предательств и смертоубийств.