Тайный брак императора: История запретной любви

— Я протестую изо всех моих сил против гнусных слухов, которые распространяют о ней по поводу Распутина, — сказал Сазонов. — Это очень благородная и очень чистая женщина. Но она больна, страдает неврозом, галлюцинациями и кончит мистическим бредом и меланхолией… Я не забуду странных слов, которые она сказала мне в сентябре 1911 года, когда я заменил Столыпина на посту председателя Совета министров. Я стал говорить о трудности моей задачи и сослался на пример моего предшественника, тут она резко остановила меня: "Владимир Николаевич, не говорите мне больше об этом человеке! Он умер, потому что Провидение судило так, что он исчезнет в этот день. О нем, значит, кончено. Никогда больше не говорите о нем". Она, кстати, отказалась пойти помолиться у его гроба, и император не изволил присутствовать на похоронах, потому как Столыпин, как он ни был предан царю и царице, предан до смерти, осмелился им сказать, что социальный строй нуждался в некоторой реформе.

Четверг, 14 сентября 1916 г.

Некоторое время ходил слух, что Распутин и Штюрмер не ладят больше друг с другом. Их больше не встречали вместе, они больше не ходили друг к другу.

Между тем они видятся и совещаются ежедневно. Их совещания происходят вечером в самом секретном месте Петрограда — в Петропавловской крепости.

Губернатором бастилии Романовых состоит генерал Никитин, дочь которого принадлежит к самым пламенным поклонницам "старца". Вот через нее и обмениваются посланиями Штюрмер и Гришка. Она отправляется за Распутиным в город и привозит его в своем экипаже в крепость. Оба заговорщика встречаются в доме губернатора, в комнате самой Никитиной.

Почему они окружают себя такой тайной? Почему выбрали это укромное место? Почему сходятся лишь после наступления ночи? Может быть, чувствуя на себе бремя всеобщей ненависти, они хотят скрыть от публики интимность своих отношений. Может быть, боятся, как бы бомба анархиста не помешала их свиданиям.

Но среди всех трагических сцен, о которых хранит воспоминания страшная государственная тюрьма, есть ли зрелище более страшное, чем ночные встречи этих двух злодеев, губящих Россию?

Вторник 3 октября 1916 г.

Штюрмеру удалось устранить своего смертельного врага — министра внутренних дел Хвостова. Ему, значит, больше нечего бояться дела Мануйлова.

Новый министр внутренних дел — один из вице-председателей Думы, Протопопов. До сих пор царь очень редко выбирал своих министров из среды народного представительства. Выбор Протопопова отнюдь не представляет, однако, эволюции в сторону парламентаризма. Далеко не так.

Протопопов был известен как октябрист, то есть очень умеренный либерал. В июне он входил в состав парламентской делегации, отправившейся в Западную Европу. Как в Лондоне, так и в Париже он заявил себя горячим сторонником войны до конца. Но на обратном пути, во время пребывания в Стокгольме, Протопопов позволил себе странную беседу с германским агентом, Паулем Варбургом, и хотя дело остается довольно темным, он несомненно высказался в пользу мира.

Вернувшись в Петроград, Протопопов сошелся со Штюрмером и Распутиным, которые тотчас представили его императрице. Возвышение произошло очень быстро. Протопопов тотчас был допущен на тайные совещания в Царском Селе. Ему давало на это право знание тайных наук, в особенности самой глубокой и темной из них: некромантии. Я знаю, кроме того, наверное, что он когда-то болен был заразной болезнью, что у него осталось после этого нервное расстройство и что недавно в нем наблюдались признаки, предвещающие общий паралич. Итак, внутренняя политика империи в хороших руках!

Четверг, 5 октября 1916 г.

Сегодня в посольстве завтракал высокопоставленный придворный сановник Э. Чтобы он чувствовал себя как дома, я никого больше не пригласил.

Пока мы оставались за столом, он сдерживался ввиду присутствия прислуги. Но по возвращении в гостиную выпил один за другим два стакана "Фин шампань", налил третий, закурил сигару и, высоко подняв раскрасневшееся лицо, смело задал мне вопрос:

— Господин посол, чего ждете вы и ваш английский коллега, чтобы положить конец измене Штюрмера?

— Мы ждем возможности сформулировать против него определенное обвинение… Официально мы ни в чем не можем его упрекнуть. Его слова и действия совершенно корректны. Он даже заявляет нам каждую минуту: "Война до конца… Нет пощады Германии". Что касается его интимных мыслей и секретных маневров, у нас имеются лишь впечатления, интуиция, которые — самое большее — дают основание для предположений, подозрений. Вы оказали бы нам выдающуюся услугу, если бы могли сообщить положительный факт в подтверждение вашего убеждения.

— Я не знаю ни одного положительного факта. Но измена очевидна. Неужели вы ее не видите?

— Недостаточно ее видеть. Надо еще, чтобы я мог показать ее сначала моему правительству затем царю… Нельзя начинать такое серьезное дело, не имея доказательств.

— Вы правы.