Тайный дневник Исабель

— Аръяман…Мне тут кое-что пришло в голову, — сказал Карл с лукавым видом. — Нам нужно предать это дело широкой огласке. Завтра я пошлю соответствующие письма во все основные газеты мира. Эти газеты сообщат, что полиция обнаружила новые улики и решила возобновить расследование данного дела. Мы даже обнародуем тот факт, что Бориса Ильяновича в действительности звали Отто Крюффнер, что он был руководителем влиятельной секты, находящейся не в ладах с законом, и подчеркнем, что главным подозреваемым является один из его соратников. А затем мы понаблюдаем, чтобудет происходить, какая будет реакция на эти наши действия, не начнут ли руководители этой секты нервничать и не обнаружат ли тем самым себя… Нужно только все тщательно продумать.

Карл, воодушевившись этой своей, как ему казалось, блестящей идеей, поднялся на ноги и стал ходить взад-вперед, разглагольствуя и посматривая на нас сверху вниз. Мы с Ричардом, взглядом дали друг другу понять, что мы с данным предложением Карла согласны, однако этим наше участие в его реализации и ограничится. Карл же, не дождавшись с нашей стороны возражений, счел разговор законченным.

— Мне вдруг захотелось немного выпить. Не хотите составить мне компанию?

После суматохи, связанной с праздниками и с произошедшими трагическими событиями, в замке Брунштрих воцарилось спокойствие. В тот вечер нас за столом сидело лишь десять человек. Кроме вдовствующей великой герцогини, Карла, Ричарда, тебя и меня, здесь были две семейные пары из среды аристократии и священник. Священник, несмотря на свой преклонный возраст, говорил очень тонким голосом, был облачен в пурпурные одежды, а на безымянном пальце у него красовался перстень с печаткой.

На протяжении всего ужина я вела с тобой приятную и непринужденную беседу, совершенно позабыв обо всем, над чем ломала голову последнее время. Не обращая внимания на оживленный разговор, в который были вовлечены все остальные сидевшие за столом и который вертелся вокруг последнего произведения Шницлера — одного из многих его произведений, взбудораживавших венскую публику искусной критикой образа жизни (нет более вредоносной стрелы, чем та, которая попадает прямо в сердце), — мы с тобой занимались тем, что обменивались малозначительными фразами о каких-то повседневных хлопотах и гастрономических предпочтениях, а также рассказывали друг другу различные забавные истории. Мало-помалу все остальные сидящие за столом перестали для нас существовать.

«Приятно возвращаться домой и при этом чувствовать, что тебя там кто-то ждет». Из всего, что ты тогда говорил, мне больше всего запомнились именно эти твои слова. А еще мне запомнилось, что я тогда подумала: «Приятно находиться дома и ждать, если есть, кого ждать». Однако я тут же отогнала от себя эту банальную мысль, не приличествующую той женщине, в которую я уже давным-давно решила себя превратить. В конце ужина мы с тобой пошли пить кофе, который нам подали в примыкающем к столовой — и оформленном в японском стиле — зале. В этом удаленном и обычно пустующем помещении замка, сидя среди покрытых черным лаком панелей с нарисованными поверх этого лака цветущими вишнями и сидящими на их ветках соловьями, мы продолжили свой разговор t^ete-`a-t^ete.Я уже почти не помню, о чем мы тогда с тобой говорили — помню только, что мы много смеялись и что ты, как бы между прочим, мне прошептал: «Мне хотелось бы еще раз-другой тебя поцеловать». Я тогда подумала, что и мне хотелось бы, чтобы ты меня поцеловал. Мы вышли на тихую террасу, казавшуюся серебряной от лежащего на ней освещенного полной луной снега. Было уж слишком холодно для того, чтобы здесь можно было целоваться. Холод был ценой, которую мы платили за уединение. Однако ты, будучи рыцарем, который берет решение всех проблем на себя, набросил мне на плечи свой пиджак, прижал меня к своей груди и одарил горячим поцелуем, в который ты, как мне показалось, вложил часть своей души.

Я все еще чувствовала его на своих губах — мне как будто слегка помазали губы медом, — когда ты, запустив руку во внутренний карман своего пиджака, достал оттуда какой-то сверточек и передал его мне, произнеся при этом загадочные слова: «Раскрой его только тогда, когда станешь по мне сильно скучать». Ты произносил эти слова мне на ухо, одновременно целуя его и сжимая своими горячими руками мои — уже немеющие от холода — руки, которые, в свою очередь, сжимали твой подарок.

20 января

Я помню, любовь моя, что я почувствовала себя полностью свободной от всех подозрений только тогда, когда была назначена дата встречи представителей правительств Великобритании и Франции. Я знаю, что Карл тоже ощутил облегчение: тот факт, что эта встреча была назначена, служил своего рода официальным подтверждением того, что все, что я ему о себе рассказала, было правдой.