Тайный дневник Исабель

Мне на мгновенье показалось, что в его расширившихся зрачках мелькнули огоньки сомнения; мне показалось, что побелевшие суставы его пальцев, держащих детонатор, слегка расслабились; мне показалось, что я в этой игре уже выигрываю.

— Нет никакого смысла в том, чтобы ты жертвовал собой из-за меня. Я не верю в то, что ты хочешь умереть именно так. Я даже не верю в то, что твой бог хочет, чтобы ты умер именно так.

Да, мне показалось, что я в этой игре выигрываю. Но я ошибся.

— Не смей осуждать ни меня, ни мою богиню!!!

Его глаза полыхнули гневом. Гневом и решительностью. Поняв, чтосейчас произойдет, я бросился к лестнице. Юноша крикнул: «Ради тебя, Кали-Кама!» Раздался страшный грохот, сопровождаемый яркой вспышкой, а затем все погрузилось во тьму.

2 февраля

Я помню, любовь моя, что я разговаривала в военном министерстве Франции с мсье Керси, моим начальником, когда мне сказали о срочном звонке из Лондона. Это был Ричард.

Я села на ближайший поезд, следующий до Кале, и поехала тем же путем, что и пару дней назад, но в другую сторону. В прошлый раз я была подавлена, сейчас — встревожена. Этот путь был адом, а твой брат — моим демоном. Когда я шагала вместе с Ричардом, едва не спотыкаясь от спешки, по белым коридорам военного госпиталя Святой Марии, я почувствовала, что мое психическое напряжение нарастает и что я вот-вот могу упасть в обморок. Изнуряющая жара, белый цвет потолка и стен и запах дезинфицирующих средств едва не вызывали у меня удушье. Ричард остановился перед одной из тянущихся монотонной вереницей дверей, надавил на ручку и, открыв дверь, пропустил меня вперед. Когда я заходила в палату, мне показалось, что в лицо ударила струя холодного воздуха и что она меня слегка взбодрила.

Карл лежал на кровати, повернув голову к окну, стекла которого были похожи на ткань, сотканную из текущих дождевых капель. Услышав, что мы вошли, он повернулся и посмотрел на нас.

— А что тыздесь делаешь? — вот и все, что он сказал мне вместо приветствия, сопроводив свои слова недовольной гримасой.

Его лицо было испещрено порезами и обожжено, а на груди у него покоилась его правая рука — перебинтованная и на перевязи. Увидев, что он жив, я почувствовала, что у меня с души свалился огромный камень, — как будто я вновь обрела то, что считала уже утраченным, или же как будто я, задыхаясь, вдруг набрала полные легкие воздуха. Я даже позволила бы проявиться своей радости: я бросилась бы к нему в объятия, прижалась бы крепко-крепко к его груди и покрыла бы его поцелуями… Я сделала бы все это, если бы его грубые слова меня не остановили.

— Знаете, я, наверное… я, наверное, оставлю вас одних… У меня есть кое-какие дела…

Ричард, нервно теребя свою шляпу и что-то бормоча, вышел из комнаты.

— Ты грубиян, — холодно сказала я Карлу, снимая перчатки и пальто. — И если бы я не преодолела ради тебя несколько сот километров, я бы прямо сейчас повернулась и ушла.

Карл, словно обидевшийся ребенок, отвернулся и снова стал смотреть в окно.

— Если бы я не преодолела такое расстояние… и если бы я не привезла кое-какие новости — специально для тебя.

Хотя он был все таким же мрачным, мне удалось этими словами заставить его с любопытством посмотреть на меня. Однако я удовлетворять его любопытство пока не собиралась.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, подходя к кровати.

— Если учесть, что я едва не отправился на тот свет, то довольно хорошо, спасибо.

— Ричард рассказал мне, что взрыв разрушил дом и что ты остался в живых только потому, что успел спрятаться в нише возле лестницы.

Карл кивнул. Его лицо вдруг-стало очень серьезным, а взгляд — задумчивым. Через несколько секунд он, как будто разговаривая не со мной, а с кем-то другим, прошептал:

— Он был еще совсем юным. Шестнадцатилетний мальчик, которому следовало бы играть с дружками в футбол. Ему задурманили мозги и уговорили привязать к своему телу взрывное устройство. После взрыва от него не осталось и мокрого места…

Не зная, что сказать в ответ — любые слова показались бы банальностью, — я, проникнувшись охватившей Карла безмерной грустью, ограничилась лишь тем, что положила на его руку свою, пытаясь его хоть как-то утешить. Не прошло и пары секунд, как он убрал свою руку и, подвинувшись к прикроватному столику, взял стакан, чтобы налить себе воды. Мне, однако, не верилось, что ему и в самом деле захотелось пить.

— Давай я тебе помогу, — предложила я, протягивая руку, чтобы взять графин.

— Не беспокойся. Я вполне в состоянии сделать это и сам.

Я позволила его самолюбию быть его личным доктором, и лишь когда его левая рука — ослабшая и дрожащая — не смогла справиться с этой простенькой задачей, я решила вмешаться.

— У тебя уже прошел приступ самолюбия или ты и дальше собираешься вести себя, как ребенок?