— Концерт для фортепиано номер два Сергея Рахманинова — русского композитора и пианиста, — ответил я на ее немой вопрос, указывая на ноты.
— Я о нем никогда ничего не слышала.
— Когда я был подростком, я обычно проводил летом несколько недель в особняке своей тети — тети Ольги — на берегах Невы. Я и мои двоюродные братья развлекались тем, что плавали в реке и играли в лесу в Робина Гуда. Там я познакомился с Сергеем, который в то время был молод и обучал игре на фортепиано. Сергей терпеть не мог давать уроки спесивым аристократам (думаю, мы тоже попадаем под эту категорию), и он делал это только потому, что нуждался в деньгах. Тем не менее мы с ним подружились и с тех самых пор регулярно переписываемся. Он уже забросил преподавательскую деятельность и работает дирижером. А еще сочиняет музыку. Он присылает мне свои произведения. Его музыка захватывающая…
— Да, это верно.
Она провела по блестящим клавишам пианино, не производя при этом никаких звуков. Было только слышно, как ее ногти прикасаются к клавишам.
— Хочешь поиграть? — спросил я.
— У меня не хватит на это смелости, — улыбнулась она. — Моей учительницей была сестра Каталина — толстенькая монашка. Она руководила школьным хором, проявляя в этом деле больше энтузиазма, чем умения. Он играла на гитаре, флейте и пианино, но предпочтение, по ее словам, все же отдавала органу — очевидно, в силу тяготения к сакральной музыке и вообще ко всему церковному. Думаю, сестра Каталина достойно справлялась с задачей, возложенной на нее руководством нашей школы — школы для девочек. Она обучала девочек искусству музицирования, чтобы они могли потом блеснуть своими умениями в гостиной родительского дома на вечерах, устраиваемых их матушками.
— Ну что ж, посмотрим, чему тебя научила сестра Каталина, — сказал я, перебирая ноты. — Давай сыграем в четыре руки вот это произведение Шуберта.
Мне показалось, что ей не хочется играть вместе со мной на фортепиано, однако, увидев, как она снимает перчатки, я понял, что уговаривать ее мне не придется.
Когда мы начали играть, я стал наблюдать краем глаза за тем, как ее руки ловко порхают рядом с моими, не касаясь их, и мне подумалось, что она, пожалуй, была хорошей ученицей. Или же она мне чего-то недорассказала. Однако я отнюдь не горел желанием выпытывать у нее правду — мне хотелось всего лишь сыграть это музыкальное произведение, для исполнения которого требовалось два пианиста.
— Молодец эта твоя сестра Каталина! Браво! — воскликнул я, когда мы закончили. — Ты, наверное, была очень способной ученицей.
— Вовсе нет. Просто мне очень нравится это произведение Шуберта и его романтическая история…
— «Фантазия для фортепиано в четыре руки». Он сочинил ее незадолго до своей смерти для Каролины Эстерхази — своей ученицы, в которую безумно влюбился, — сказал я, показывая, что и мне известна эта история.
— И которой он никогда не признавался в любви, потому что был болен сифилисом, — добавила она. — Как-то раз дочь графа Эстерхази попросила его, чтобы он посвятил что-нибудь ей…
— «Мне нет необходимости посвящать вам что-то конкретное, потому что все, что я сочиняю, я посвящаю вам», — повторил я слова, когда-то произнесенные Шубертом.
Пытался ли Шуберт прикасаться своими руками к рукам Каролины Эстерхази, порхающим над клавишами фортепиано?
Она улыбнулась и ничего больше не сказала. Ее, возможно, слегка утомило наше состязание в музицировании и знании этой истории, которое мы устроили, чтобы еще разок померяться силами. Наверное, поэтому она поднялась с табурета, чтобы оставить меня играть на фортепиано в одиночестве.
— А почему ты не веселишься вместе со всеми? — спросил я, увидев, что она начала расхаживать по моему кабинету, рассматривая все с таким вниманием, как будто ей хотелось запомнить это на всю оставшуюся жизнь.
— Я спаслась бегством от Николая и его потных рук.
— Он бесцеремонно волочится за тобой, да?
— Бесцеремонно, беспрестанно и бесстыдно. Но я научилась от него убегать… Можно я возьму одну? — спросила она, указывая на коробку с конфетами, которые я сам обычно не ем, потому что просто о них забываю.
— Можешь съесть их хоть все.
— Благодарю, — улыбнулась она. Это была первая за весь этот вечер улыбка, которую она адресовала мне. — Хватит и одной… Или двух. Это конфеты из марципана?
— Нет, шоколадные.
С какой-то детской радостью в глазах она открыла коробку и взяла из нее конфету. Положив ее себе в рот, она стала наслаждаться вкусом, сотворенным самым лучшим из венских кондитеров.
— В глубине души мне его немножко жалко, — сказала она, все еще смакуя конфету. — Я имею в виду Николая. После события, которое произошло сегодня утром…
— События, которое произошло сегодня утром? — живо переспросил я, и все мои органы чувств, доселе расслабленные, тут же напряглись. Что она назвала событием, которое произошло сегодня утром?
— Ну, ты и сам знаешь… Несчастный случай на охоте, — пояснила она, произнося слова «несчастный случай» скептически.