Тайный дневник Натальи Гончаровой

К слову сказать, Николай Карамзин, большой друг Александра, написал нашумевший роман «Бедная Лиза», описывающий безрадостную и трагичную историю любви крестьянок.

Их познания в этом вопросе объяснялись тем, что они долгое время жили в деревне. В отличие от нашего городского воспитания, они ежедневно имели дело с настоящей, природной жизнью: животные спаривались и плодились; дети, избавленные от социальных запретов, нагишом расхаживали по дому до довольно взрослого возраста; для них это было нормально.

Стены в домах были настолько тонкие, что с самых юных лет для них не было тайн в любовных отношениях, в которых они не видели ничего загадочного. Слово «романтизм» не имело для них никакого смысла.

Я ясно осознавала, что мы с сестрами живем на другой планете, в отдельном мире. Если соблазнительные рассказы и приключения служанок возбуждали наше воображение и будоражили чувственность, то грубое поведение мужчин во время их любовных утех тревожило, угнетало и леденило меня.

Моя будущая замужняя жизнь вызывала много вопросов… Как поведет себя Александр? Сейчас я спрашиваю себя, не была ли та псевдохолодность и безразличие, в которых всю жизнь упрекал меня Александр, следствием тех варварских рассказов. И напротив, деликатные, изящные, обходительные манеры моего будущего галантного кавалера Жоржа Дантеса произвели на меня впечатление и внушили доверие.

Возвращаясь к моему воспитанию: мать желала, чтобы я в совершенстве владела французским и искусством танца… По ее мнению, в этом заключался ключ и наилучшее оружие для успеха в обществе. Она не скупилась на частные уроки. Два человека оставили след в моей жизни: по рекомендации одной из подруг мать наняла молодую учительницу по имени Олимпиада де Будри, для близких просто Олимпа.

Само ее имя навевало грезы; оно рождало образы истинной аристократии, чьи корни уходили в исконные земли Франции. Мне заранее нравилось придумывать ей прославленных предков, принятых при дворе Людовика XIV, «короля-солнца»… Я воображала, как она появляется в потрясающем вечернем платье под руку со своим любовником; распорядитель бала объявляет звучным голосом:

– Мадмуазель Олимпа де Будри, господин граф де Бержерак!

Олимпа оказалась изысканно одетой очаровательной молодой женщиной всего на десять лет старше меня; она искрилась жизнерадостностью и умом, была остра на язык; прелестная и обольстительная, она привлекала всех мужчин, и не только тем, что была пикантна и непредсказуема, но и своим глубоким знанием французской литературы.

Олимпа мечтала о театре, и действительно, стоило увидеть, как она изображает великих комических персонажей из пьес Мольера или героинь Расина, и сомнений в ее актерских дарованиях не оставалось.

Свою непринужденность, магнетизм и убедительность она унаследовала по отцовской линии. Олимпа говорила мне, что этими талантами она обязана отцу; тот и сам был преподавателем и известным грамматистом. Талантливый педагог, она сумела объяснить мне сложности и тонкости французской грамматики с ее бесчисленными исключениями, а также исключениями из исключений!

Я открыла для себя лабиринты возвратных глаголов, загадочные и причудливые правила составления сложных существительных, игру в прятки с согласованием причастий прошедшего времени у глаголов, спрягающихся с вспомогательным «avoir»…

Когда я поделилась с Олимпой своим недоумением по поводу необъяснимых конструкций, которые на русский можно было бы коряво перевести как «ОН ветрит, ОН снежит, ОН дождит…», то спросила:

– Кто этот загадочный ОН?

Она со смехом ответила:

– Наталья Николаевна, знайте, что французский язык – единственный метафизический язык в мире!

Эти французы удивительны: для смерти у них нашелся только один глагол «Gésir», упокоиться… И прогуливаясь по кладбищу мимо ряда могил, они на все лады повторяют странную анафору: ci-gît, ci-gît, ci-gît.

Олимпа окончательно меня очаровала, заявив, что во французском языке существует единственное магическое слово, одновременно мужского рода и женского, а еще мужского во множественном числе и женского во множественном числе, и это слово ЛЮБОВЬ!

В разговоре с Олимпой выяснилось удивительное совпадение: ее отец, Давид де Будри, был преподавателем Александра в Царскосельском лицее, а также… воспитателем моего отца Николая Гончарова!

Александр обожал рассказывать мне истории из своей юности; он сохранил о ней яркие воспоминания, исполненные мельчайших подробностей. Среди прочего он упомянул, что Давид де Будри – не настоящее имя отца Олимпы, фамилию он изменил, так как на самом деле звался Давид Марат и был младшим сводным братом Жана-Поля Марата, убитого в своей ванне прославившейся этим злодеянием Шарлоттой Корде.

Быть братом или даже сводным братом одного из самых известных революционеров, которого столь театральная смерть превратила в мученика, – это был не лучший способ раствориться в анонимности санкт-петербургской элиты, даже украсив свое имя аристократической приставкой «де».