Тайный фронт

— Вы, может быть, и не подпишете его, но не сможете отрицать, что здесь все правильно. Вы вовсе не герой движения Сопротивления. Вы грязный предатель своего народа!

Голубые глаза Сандера метали искры гнева.

— Кто предал меня? Я знаю! Это сделала жена!

— Садитесь, — спокойно сказал я. — Это сделала не ваша жена. Она осталась верной такому мерзавцу, как вы. Вас изобличает вот этот дневник. Да и вы сами уже во всем признались.

Я показал на обложку дневника, но не решался раскрыть его. Ведь Сандер мог узнать по почерку, что этот документ не принадлежит Хауптманну.

— Вы не думали, — продолжал я, — что майор Хауптманн такой пунктуальный, но беспечный человек. Он достаточно методичен в отметках о вознаграждениях, выдававшихся вам, и в то же время беззаботен: улепетывая, он оставил дневник. Кроме того, нам вряд ли потребовалось бы это письменное доказательство. Вы сами выдали себя.

— Что вы хотите этим сказать? — почти прорычал Сандер.

— Вы заранее договорились с майором Хауптманном об аресте! Дело в том, что обстановка вокруг вас накалялась, и рано или поздно бойцы Сопротивления установили бы, где происходила утечка информации. А эти так называемые шрамы на левой руке? Вы, очевидно, никогда не видели шрама, который оставляет на теле горящая сигарета или сигара. Кожа натягивается, и на месте шрама образуется складка, а у вас на руке кожа гладкая. Какой-нибудь гестаповец помог вам подделать эти шрамы с помощью монеты, смоченной в слабом растворе кислоты. Не так ли?

А выдумка с деньгами, которые вы носили на поясе? Ведь вы находились в Германии и хотите заставить поверить, что бежали из лагеря. Что же это был за грузовик с полковой или дивизионной кассой в виде ящиков, наполненных гульденами? К тому времени в Голландии не было уже немецких частей. А если этот воображаемый грузовик и ехал в какую-нибудь немецкую часть, то разве солдаты и офицеры не удивились бы, если бы им вдруг стали выдавать в Германии голландские деньги? Эти деньги получены вами от немецких хозяев за оказанные им услуги.

Сандер усмехнулся:

— Может, это и правда, но у вас нет доказательств. Кто поверит бездоказательному обвинению против такого признанного героя Сопротивления, как я? Да ни одна живая душа!

— А дневнику Хауптманна? — спросил я, постукивая по обложке записной книжки.

— Клянусь, что он поддельный. Хауптманн пытался принудить меня к сотрудничеству, а когда я отказался, как и подобает доброму голландцу, он в отместку мне сделал в книжке фальшивые записи.

— А если мы представим самого Хауптманна?

— Хауптманн или погиб, или спрятался. К тому же, кому скорее поверят: эсэсовцу или национальному герою?

— Вы находчивы. Но ведь то, что я говорю, правда, не так ли?

— Конечно, правда, — проговорил Сандер с хитрой усмешкой.

— Вот теперь у меня есть доказательство, — заявил я. — Вы обратили внимание на букет тюльпанов на столе? Один цветок согнулся больше других. Это потому, что к нему прикреплен микрофон.

Сандер не попал на виселицу, хотя вполне этого заслуживал. Я так и не смог заставить его подписать признание. Следователь же не согласился принять в качестве доказательства микрофонную запись. Слава героя помогла Сандеру. Усилия разыскать майора Хауптманна оказались безуспешными. Сандера пришлось отпустить как признанного невиновным в измене.

Я не только очень сожалел о том, что презренному предателю удалось избежать справедливого суда, но испытывал угрызения совести еще и по другому поводу. В горячке я не спросил Сандера, что заставило его написать анонимную записку, где он обвинил собственную жену. Я был убежден, что именно он написал ее. Печатники часто пишут печатными буквами, причем так быстро, что часто соединяют буквы между собой. У них также вырабатывается привычка обводить точки кружками, чтобы наборщик мог легко отличить их от запятой. Кроме того, мне хорошо запомнилась растерянность жены Сандера, когда я показал ей анонимку. Она, конечно, сразу узнала почерк мужа.