Тайный гонец

— Хлеб да соль, мужички! — Голос ровно у медведя, а лицо и глаза — Ива сразу приметил — добрые.

— Едим, да свой. А ты так постой да ступай домой, — огрызнулся Матвей.

— Нешто так встречают хороших людей? — спросил мужик.

— Кто тебя знает, каков ты есть.

— Садись, отведай, чем богаты, — пригласил дед Макарий.

Смирился Матвей. Тоже сел рядом.

Слово за слово, рассказал мужик:

— Гуляли у сестры на свадьбе. Домой возвращаюсь. Жена давно уехала с ребятишками, а я припозднился.

Солнце перевалило за полдень. Встал дед Макарий:

— Надобно засветло попасть в монастырь. Не пустят на ночь глядя.

Зашагали вчетвером.

Матвей, Василия Гольцева племянник, говорит мужику, который назвался Кузьмой Егоровым:

— Шёл бы вперёд. Мы, вишь, двигаемся потихоньку.

— И мне не к спеху. Жена, чай, не с пирогами ждёт, — засмеялся. — Доведу до самого монастыря.

И посмотрел на Матвея, как тому показалось, пристально.

Похолодело у Матвея всё внутри.

Никак, воевода послал вдогонку для охраны Макария своего человека?! Сберёг бог, не увидел тогда ножа в кустах. Такой одним махом дух вышибет…

Как мог беспечнее отозвался Матвей:

— Ну и ладно. Вместе веселее.

— То-то, я погляжу, ты шибко веселье любишь, — ухмыльнулся Кузьма.

Завиднелся вдали монастырь.

Возле монастыря — совсем темно стало — Кузьма скинул шапку, поклонился:

— Не поминайте лихом!

И пошёл своей дорогой. Потому что и вправду был это простой мужик Кузьма Егоров, возвращавшийся со свадьбы, а вовсе не охранный человек воеводы Ивана Исаевича.

И не знал он, что спас от верной смерти старика Макария и его приёмыша Иву.

Глава 7. За каменными стенами

Монастырь словно крепость. Суров и неприступен. Но три стороны — крутые обрывы и речка внизу. По четвёртую — глубокий ров с водой, а через него — мост.

Каменные стены и башни поглядывают высокими щелями-окошками. Сейчас — окошко, а коли нужно — бойница. Хоть стреляй через неё, хоть лей смолу на вражеских ратников.

Большие ворота окованы железом. Сбоку от ворот, тоже в железе, маленькая калитка.

Постучал в неё палкой дед Макарий. Никакого ответа.

Постучал громче. Тихо, не слыхать никого.

— Померли они, что ли? — осердился дедов попутчик. — Дай палку!

Загремел Матвей о железную дверь, впору услыхать покойнику.

Зашевелился кто-то за дверью. Окошко-глазок, что в двери было, изнутри открыл. Спросил сонным голосом:

— Кого принесло?

— Странники, отвори! — сердито крикнул Матвей.

— Зачем ещё?

— Молиться пришли.

— Над воротами — образ Спаса. Нешто ослеп? Помолись и ступай себе дальше.

— Куда ступать? Скоро ночь на дворе.

— Куда хошь, свет велик.

— Неужто уж странникам в монастыре нету хлеба и приюта?

— Кто свою братию хочет голодом морить, всякий сброд пускает, верно. Наш настоятель, что всему монастырю голова, — не таков. О братии печётся и монастырское добро не переводит на воров да гулящих людей. Так-то!

Закрылось окошко.

Выругался Матвей. Застучал в калитку сильнее прежнего.

— Открой, говорят! Худо будет!

— А ты не пужай, — зевнул привратный монах за окошком. — Не боюсь. А озоровать будешь, тебе ж несдобровать.

— Постой, — отодвинул Матвея дед Макарий. И сказал в окошко: — Ты ходишь в монастырскую церкву?

— В какую же ещё? — удивился голос за окошком.

— А росписи снаружи и внутри той церкви видал?

— Не слепой небось.

— А кто их делал, знаешь?

Замолчал монах. Видно, думал, не зря ли ввязался в пустой разговор. Всё ж таки ответил:

— До меня то было. Делал, сказывают, иконописец искусный Макарий.

— Верно. Теперь поди и скажи келарю аль самому настоятелю, что тот иконописец Макарий стоит перед воротами, а ты его не пускаешь.

Замолчал опять монах у окошка. Видать, сильно удивился.

Не менее того монаха удивился Матвей. А всех более — Ива. Сколько по свету с дедом Макарием странствовал, а такое слышал впервые.

— Не врёшь? — спросил, сомневаясь, монах.

— Келаря кликни! — сказал старик.

Долго томились перед калиткой дед Макарий, Матвей и Ива. Наконец стукнуло окошко — и строгий голос:

— Кто тут?

— Я, Макарий-иконописец.

Не сразу откликнулся строгий голос. Однако, помедлив, приказал:

— Впусти.

Заскрипела калитка. Ступили все трое через порог. Келарь — второй человек в монастыре после настоятеля — поднял фонарь, осветил их лица.

— Давненько не виделись, Макарий.

— Посвети-ка на себя, — сурово не то попросил, не то приказал дед Макарий. — Не узнаю.

— Бога ты забыл, Макарий, где тебе помнить божьих людей. — По сытому лицу келаря скользнула усмешка.

— Стало быть, ты, Савва, ноне келарь?

— Стало быть, так.

Почуял Ива: должно, не больно дружны были дед Макарий и нынешний келарь.

— Брат Серафим, — вырос рядом человек в чёрной одежде, проводи старца Макария с мальчишкой и странником. Передай, я велел накормить. Да открой пустую келью.

— Нет, — Ива не узнал голоса деда Макария, — сперва в церковь…

Брат Серафим поглядел на келаря, тот кивнул головой и медленно и степенно пошёл прочь.

В темноте горой возвышалась к небу церковь. Да решётчатыми окошками — свет. В дверь вошли — у Ивы глаза разбежались. Впереди иконы до самого верху. И кругом иконы. Перед ними горят разноцветные огоньки.