«Театрализованное шествие» продолжали татары в традиционных одеждах, московские солдаты в зеленых мундирах, трубачи в ливреях, волонтеры на лошадях, курфюршеские музыканты, беспрестанно трубившие в трубы и бившие в литавры. Потом шло целое полчище разного придворного люда – лакеи и слуги в пестрых, как перья у попугаев, одеяниях. И за ними, наконец, следовала окруженная плотным кольцом телохранителей карета с московскими послами и сопровождающими их лицами. Охранники имели очень грозный, даже свирепый вид. Казалось, что они готовы поразить золочеными алебардами любого, кто приблизится к знатным вельможам.
Такого грациозного по масштабам зрелища русскому царю, первый раз попавшему за границу, еще не приходилось видеть. Процессия протянулась через весь город. Карета с послами уже достигла замка и повернула в сторону Мюленберга, чтобы доставить гостей к дому Дроста на Кнайпхофе, где для них были приготовлены апартаменты, голова кавалькады была уже на месте, а хвост кавалькады только втягивался в узкую арку Крестовых ворот около Росгартена[29].
«“Крестовые ворота” у капеллы Святого Креста перегораживали дорогу, ведущую из Кёнигсберга на Куршскую косу, западнее того места, где впоследствии образовалась площадь Росгертер Маркт».
Затея Фридриху явно удалась. Петр был восхищен. В порыве чувств он обнял курфюрста и дрогнувшим от волнения голосом сказал:
– Мин херц, это великолепно! Такой длинной процессии я не видел никогда в жизни! Мы будем дружить, будем всегда вместе! У себя я тоже устрою такой въезд и приглашу вас!
Фридрих только снисходительно кивал и улыбался, довольный тем, что так легко удается завоевать дружбу с великим соседом.
Впоследствии стало известно, что реакция Петра была замечена и тайным агентом Венецианского двора, внедренным в курфюршеское окружение, – тот немедленно сообщил о своем наблюдении послу Рудзини.
Вплоть до торжественной аудиенции у курфюрста, назначенной на 21 мая, Петр был занят обсуждением с послами подробностей процедуры официальной встречи, подготовкой к переговорам, чтением корреспонденции, полученной из Москвы. Он несколько раз встречался с Фридрихом в замке, обедал и ужинал с ним. А когда настал день торжественной аудиенции, встал в конный строй волонтеров Преображенского полка, въезжающих в замок такой же огромной, как и в день приезда, кавалькадой.
Во дворе резиденции выстроилось два батальона прусской пехоты и три роты курфюршеского конного полка. Музыканты, располагавшиеся на деревянной турнирной галерее северного крыла замка, оглушительно били в литавры и трубили в блестящие трубы. Послы были встречены с необычайной пышностью. В Зале московитов было устроено возвышение, покрытое бархатом. Под балдахином с массивными золотыми и серебряными кистями восседал на троне сам курфюрст, вокруг него располагалась многочисленная свита.
Начались до утомительности однообразные речи, с которыми обращались к Фридриху Лефорт, Головин и Возницын. Каждый из послов обязан был перечислять всякий раз полные титулы царской и курфюршеской особ.
Под сводами Зала московитов звучали заверения во взаимной дружбе и любви, провозглашалась готовность совместно бороться не только с турецким султаном и крымским ханом, но и с «иными ордами басурманскими».
Сам Фридрих едва удержался от улыбки, когда во время аудиенции должен был спросить послов, как это и полагалось по этикету, о здоровье царя, о том, в каком состоянии они его оставили.
– При отъезде мы оставили Его Царское Величество в добром здравии. Его Величество поручил нам поблагодарить Его Курфюршескую Светлость за присланных констапелей[30] и огнестрельных мастеров, какие были очень полезны Его Величеству в азовской осаде, – отвешивая поклон, сказал Головин.
Петр, стоявший в строю волонтеров, при этих словах своего посла слегка кивнул посмотревшему в его сторону курфюрсту.
После целого ряда церемоний Фридриху были преподнесены подарки от имени царя: «десять сороков да двенадцать пар соболей добрых, да тридцать косяков[31] камок[32] китайских, пять изарбафов[33] золотых и серебряных, два меха горностайных…» Курфюрст был очень доволен подарками и в напыщенной речи пообещал России полное содействие в делах еще более важных, чем присылка констапелей, при этом снова многозначительно посмотрел на рослого волонтера в зеленом мундире с блестящими пуговицами.