Тайный любовник

Ей захотелось погладить его волосы, темные и блестящие, как черный шелк. Сначала она несмело перебирала завитки над воротником, потом запустила пальцы в волосы на висках, испытывая чувственное наслаждение от прикосновения к прохладным, мягким, шелковистым прядям. Одной рукой он медленно поглаживал ее спину, другая тяжело лежала на ее бедре. Она точно почувствовала тот момент, когда Коннор понял, что на ней нет корсета – так было последние несколько дней, и она оправдывалась перед собой тем, что больна и может, для удобства, позволить себе некоторую вольность, тем более что находится у себя дома. Коннор непроизвольно напрягся, его рука замерла у нее на спине; он, не отрываясь, восторженно смотрел на нее. Они перешли границу безобидного флирта, но она не могла удержаться от озорной понимающей улыбки, когда его восхищенный взгляд нашел ее глаза. «Ах, Софи!» – чуть слышно прошептал он, словно в ответ на ее щедрый дар, и страстно поцеловал ее.

Воспоминания о прошлых поцелуях разом нахлынули на нее и накрыли сладостной волной. Ощущения, которые дарили его губы, были теперь знакомы, не столь ошеломляюще непривычны, как тогда, когда нервная дрожь почти не дала ей насладиться ими. Теперь она могла и позволяла себе упиваться разнообразием, всеми волнующими кровь тонкостями поцелуев – долгих и кратких, нежных и неистовых, с легким покусыванием и бесконечных, обжигающих, от которых перехватывало дыхание.

Это было нечто новое, неизведанное. Телом, не рассудком, Софи поняла, что это и есть наслаждение в чистом виде. «Я таю», – в изнеможении прошептала она, раскрывая губы навстречу его губам и позволяя ему творить с ними все, что он хочет. Мысли исчезли, во всем мире не осталось ничего, кроме чувства. Она вся пылала, тело ее жаждало ласки его рук, и трепещущий вздох вырвался из ее уст, когда его пальцы оторвались от ее щеки, скользнули по шее к груди, обнаженной над квадратным вырезом платья. «Джек, Джек!» – едва смогла выдохнуть она, и он оторвался от нее и прижал ее голову к своему плечу.

Постепенно дыхание ее выравнивалось. Бешеный стук сердца замедлялся. Софи сидела, упираясь рукой ему в грудь, ощущая ровное и мощное биение его сердца. От этих уверенных ударов Софи окончательно успокоилась. Над головой весело заливалась птица, не ведая, что происходит внизу, на скамье. Запах яблок мешался с ароматом его кожи и волос, с его теплым дыханием.

– Я разозлился тогда, когда ты не пришла в Эббекоом, – проговорил он неожиданно. Софи подняла голову и удивленно посмотрела на него. – Не знаю, почему мне вдруг захотелось признаться тебе. Я не намеревался этого делать.

– Разозлился на меня? Но за что?

– Да, думал, ты поразмыслила и решила больше со мной не встречаться.

– О нет, такого не могло быть.

– Я страдал, – сказал он просто, словно исповедуясь. – И плохо думал о тебе.

Она нежно улыбнулась ему.

– Мне кажется, с тех пор, как мы встретились, я потеряла рассудок.

Коннор перестал перебирать ее пальцы и посмотрел на нее.

– Да, – сказал он серьезно. – Похоже, это так.

– Так оно и есть. – Повинуясь внутреннему порыву и желая, чтобы он повеселел и не смотрел так тревожно, Софи страстно приникла к его губам, крепко прижавшись к нему. Ее словно пламенем обдало, тело стремилось к большему, но она заставила себя оторваться от него и прошептала:

– Что с нами будет, Джек?

– Не надо говорить об этом, Софи, не надо.

После этого всякий раз, как он приходил, они в конце концов забредали, будто ненароком, случайно, в благоухающий яблоневый сад. Но никакой случайности не было в том, что, едва они оказывались одни вдали от людских глаз, их с неумолимой силой бросало в объятия друг друга. Огонь желания снедал их. Когда Джека не было, Софи могла думать только о нем, а когда приходил – вообще теряла способность думать. По мере того как один за другим сменялись теплые летние дни, они все меньше разговаривали, все больше обнимались. Будущее казалось таким неопределенным и безнадежным не только из-за различного их положения в обществе. Тайна, которую хранил в себе Джек, тоже держала их на расстоянии, но только не физически. Они оба сознавали существование некоторой напряженности в их отношениях, потому что не могли говорить о том, что чувствовали. Для Софи это было одновременно и самое волнующее, и самое мучительное время в жизни.

Все кончилось в жаркий июльский день, неожиданно, без всякого предупреждения. Она не сразу обратила внимание на равномерное мягкое постукивание, донесшееся со стороны дома, и не догадалась, что это звук дядиной трости, пока! не стало слишком поздно. Она была чересчур занята, вплетая последний цветок клевера в венок для Джека. «Вылитый Юлий Цезарь», – засмеялась она, надев венок ему на голову и поправляя волнистые волосы. Она поцеловала его в лоб, потом в нос. «Нет, – передумала она, – не Цезарь, а Брут».

Он улыбнулся, такой довольный, что она не удержалась и рассмеялась в ответ.