В горле застрял комок. Я попытался обдумать ситуацию логически, но мозг как будто только что побывал в блендере.
– Я слышал тебя… в лесу. Что это было? Пророчество?
– Найди ворота. – Она схватила меня за руку. – Прежде ты должен найти их. Дошло?
– Но…
Женщина полыхнула яркой вспышкой и исчезла. Я взглянул на обожженное запястье и крепко сжал колесо – солнечная повозка клюнула носом и сорвалась в пике. «Мазерати» вдруг превратился в школьный автобус – я пользовался им, когда приходилось перевозить много людей. Кабину заполнил дым. За спиной гнусавый голос произнес:
– Найди ворота… любой ценой.
Я глянул в зеркало заднего вида и за дымной пеленой увидел тучного мужчину в лиловом костюме. Развалившись, он сидел на заднем сиденье, где обычно кучкуются разного рода смутьяны. Это место особенно нравилось Гермесу, но мой новый гость не был Гермесом.
Безвольный подбородок, слишком большой нос, бородка, обнимающая двойной подбородок, словно ремешок шлема. Волосы, как у меня, курчавые и темные, но не взъерошенные модно и без роскошного блеска. Губы скривил, словно унюхал что-то неприятное. Может быть, запах горящих сидений автобуса.
– Кто ты? – отчаянно крикнул я, изо всех сил стараясь вывести колесницу из пике.
Пассажир улыбнулся, отчего его лицо сделалось еще отвратительнее.
– Предок не узнает потомка? Какая боль!
Я постарался вспомнить, но мой мозг смертного был слишком мал. Память четырех тысяч лет оказалась для него непосильным грузом, и он предпочел избавиться от нее как от ненужного балласта.
– Нет, не узнаю. Извини. Мне жаль.
Пассажир рассмеялся, хотя язычки пламени уже лизали лиловые рукава костюма.
– Сейчас тебе не жаль, но ты еще пожалеешь. Найди ворота. Отведи меня к оракулу. С удовольствием его сожгу!
Солнечная колесница устремилась к земле, и меня поглотило пламя. Сжав колесо управления, я с ужасом увидел за ветровым стеклом огромное бронзовое лицо. Лицо незнакомца в лиловом костюме. Мы подлетели к нему почти вплотную, и тогда черты его изменились, и я узнал… себя.
Я проснулся в лихорадочной дрожи, мокрый от пота.
– Полегче. – Чья-то рука легла на мое плечо. – Не пытайся сесть.
Разумеется, я попытался.
У кровати стоял парень примерно моего возраста – возраста Лестера Пападопулоса, – с буйными блондинистыми волосами и голубыми глазами. На нем был медицинский халат и распахнутая лыжная куртка с вышитыми на кармане словами ГОРА ОКЕМО. На лице – загар, какой бывает обычно у лыжников. Что-то подсказывало, что я его знаю. (После падения с Олимпа это ощущение возникало у меня много раз.)
Я лежал на койке посредине комнаты. Слева и справа от меня вдоль стены стояли другие двухъярусные кровати. Потолок поддерживали грубо отесанные кедровые балки. Белые оштукатуренные стены оставались голыми, если не считать крючков для одежды и оружия.
Скромное жилище такого рода можно встретить едва ли не во все времена – в Древних Афинах, в средневековой Франции, в нынешней сельской Айове. В помещении пахло свежим, чистым бельем и сушеным шалфеем. Единственным украшением служили горшки на подоконнике с жизнерадостными желтыми цветками, буйно произраставшими вопреки холодной погоде за окном.
– Эти цветы… – Голос мой прозвучал хрипло, словно я надышался дымом во сне. – Они с Делоса, моего священного острова.
– Верно, – откликнулся юноша. – Они только там и растут, возле Седьмого дома. Твоего Дома. Узнаешь меня?
Я всмотрелся в его лицо. Спокойствие в глазах, легкая улыбка на губах, вьющиеся над ушами волосы… Смутно вспомнилась женщина, певица в стиле альт-кантри, с которой я познакомился в Остине. Ее звали Наоми Солас. Даже теперь при мысли о ней щеки потеплели от прилившей крови. Для меня, тогда тинейджера, наш роман был чем-то, что я давным-давно видел в кино. Кино, смотреть которое не позволяли родители.
Парень определенно был сыном Наоми.
А значит, и моим сыном.
Странное ощущение.
– Ты – Уилл Солас. – Мой… э… мм…
– Да, – согласился Уилл. – Неловкая ситуация.
Лобная доля в голове сделала кувырок, и меня повело набок.
– Стой, держись. – Уилл помог мне выпрямиться. – Я пытался тебя исцелить, но, по правде говоря, не понимаю, что с тобой не так. У тебя кровь, а не ихор. Ты выздоравливаешь от ран быстрее, но твои жизненные показатели совершенно человеческие.
– Не напоминай.
– Ладно… – Он приложил ладонь к моему лбу и сосредоточенно нахмурился. Его пальцы слегка дрожали. – Я это понял, только когда попытался дать тебе нектар, и от губ пошел пар. А ведь мог бы и убить.
Я провел языком по нижней губе, онемевшей и, по ощущению, тяжелой. Не в этом ли объяснение моего сна о дыме и огне? Хорошо бы так.
– Надо думать, Мэг позабыла рассказать о моем состоянии.
– Надо думать. – Уилл взял меня за руку и проверил пульс. – Ты примерно моего возраста, лет пятнадцати или около того. Частота сердцебиений нормальная. Ребра заживают. Нос распух, но не сломан.
– У меня угри, – пожаловался я. – И жировые складки на животе.
Уилл склонил голову чуть набок.
– Ты смертный, а беспокоишься из-за угрей и складок?
– Ты прав. Я бессилен. Я слабее вас, жалких полубогов.
– Вот так. Спасибо…