Тайный покупатель

С пятого класса меня стала хвалить по литре учительница. Сочинения там, стиль. А с седьмого у нас директор стал вести. Староверов Леонид Львович. Он появился как-то резко, вдруг первого сентября – новый директор. Он был лыс, высок, ему дали кличку «противогаз» - нос шнобель, глаза навыкате, губы шлёпают – всё фактурное и вперёд, как у противогаза. Он всех завуалированно унижал. Никто ж почти ничего не читает по программе, все завёрнуты на другом: английский, икт, матан. Но директор заставлял. Мне, честно, было тоскливо многие книги читать, но я читал, я его боялся. Он меня в пример ставить стал. И почерк, и содержание, и грамотность – всё у меня было прекрасно. Когда Староверов в школе только появился, дал нам зверский диктант, и, выдавая работы, велел мне выйти к доске и выписать орфограммы и пунктуацию - доски не хватило. После этого он поинтересовался все ли всё поняли при разборе и быстро стёр мною написанное, а мою тетрадь как-то испуганно, по-воровски, сунул в сумку. После урока он попросил остаться и сказал, что диктант заберёт навсегда, такой почерк – это карьера. Я кивнул: ну да, почерк норм, даже отл. «А толку? – сказал я. - Кому это надо теперь? Ни-ко-му. Когда-то я грамоты всей школе подписывал». (Если принтер грамоты печатал, буквы все осыпались со временем. А я писал линером. Помогал, в общем, секретарю. А потом грамоты стали на цветном принтере печатать с шаблона, именные, ничего запонять не надо.) «А ты приходи ко мне на факультатив, - предложил он, - это очень важно, что ты так пишешь, понимаешь? И посмотрел на меня так, что я понял: мы с ним подружимся.

Наш злобный словесник очень любил Русь, историю до крещения Руси и просил меня иногда старым русским шрифтом тексты писать – к неделе русского языка или ко дню славянской письменности и культуры. Это была глаголица. Были шрифты и незнакомые… Оригинальные, чаще латинскими графемами, Староверов говорил, что это сканы из европейских библиотек. Он каждый год ездил в Европу, но это он сообщил только мне. Впервые попробовал я под его руководством устав, полусутав и скоропись! Зачем, недоумевал я, мне несложно конечно, но зачем мне канон родом из греческого. То есть Русь-то Староверов любил, но – как продолжателей традиций. Староверов производил впечатление очень обеспеченного человека, одевался неброско, но костюм дорогой, в дорогих вещах всегда какая-нибудь фишка, петелька дополнительная, подкладка белая. Он скрывал, что богат, но по реакции его знакомых, всё духовного сословия, видел, что он в фаворе. В нашем Мирошеве памятники архитектуры, древний кремль, церкви и в пригороде монастыри действующие - туризм процветает. К Староверову в кремле относились с ещё большим почтением. Он вообще ни разу не верующий. Даже не крестится для приличия, когда к святым книгам смотритель нас подводит, и в церкви никогда не крестился, вообще морщился и, когда выходили с ним в притвор, всегда повторял с презрением еле слышно: «церковщина». Люди в чёрных рясах прям юлили перед Староверовым. Он никогда не подавал нигде нищим, но с церковниками на должностях у него были дела. Староверов выпрашивал у них летописи посмотреть, «чтобы отрок глянул» - и указывая на меня. Они не давали ни в какую, блеяли что-то, оправдывались. В церквах свой мир, объяснял Староверов, там в летописях жестокости много, наказаний, может пытки какие в миниатюрах, вот и не дают. Я смеялся насчёт пыток. Я восхищался миниатюрами и заставками, но это всё художества, это не для меня, мне нравился шрифт, понимаете? Староверов иногда сокрушался, что я не воцерквлён. Я не смел ему заметить, что и он-то церковников поносит на чём свет стоит. Но Староверов всё прекрасно понял по моему молчанию и впервые сказал, что зря я с таким норовом, характер по жизни только мешает, а христианство оно для спасения души. Переписчик с утра помолится, выпьет воды, нарежет перья, разбавит чернила, подготовит пергамен… и год книгу переписывает, и не жужжит. Я удивился, и сказал, что я переписчиком не собираюсь быть и сидеть в келье, тем более на воде; сейчас время цифровое вообще-то, если он вдруг запамятовал, если затмение на него нашло; я на самом деле очень покладистый, мама на меня не нарадуется. «А отец?» - поинтересовался директор. «У отца другая семья, я его не знаю», - ответил я.