Тайный покупатель

− До темноты − кровь из носа. Бабушка будет волноваться.

− Кровь из носа?

− Бабушка так сказала.

− Бабушка… Значит у нас четыре часа. Туда-обратно − час и два часа дома…

− Почему четыре? Темнеет сейчас в девять. Мне до восьми надо выйти.

Она сама взяла меня под руку, в другой я нёс скейт. Можно сказать, что я шёл под руку с Тоней и скейтом.

− Мне надо по идее тебя развлекать. Расскажи о себе.

− Ничего интересного.

− Тогда я расскажу о себе, – я ей рассказал всё, что касалось меня и Староверова, то есть я грузанул её основной проблемой.

Мелькали дома проспекта, наши так сказать резные кружева старого города, позади осталась и кремлёвская стена, всё искрилась в зените солнца, ну пускай не в зените, но в вечереющем, что ли, солнце. Небо потускневшее, припылённое зноем и засухой напоминало пучки календулы и полыни – так сказала Тоня. Это единственное, что она заметила о городском пейзаже. Мелькало всё в моих глазах, будто я мчался с Баскервилем, проезжая двести километров за три часа.

Она входила в подъезд осторожно, крадучись, озираясь.

− Почему ты боишься?

− Фильм смотрела страшный, как мальчики пришли в квартиру, а их там…

− Да ладно, неправда ж. Я вижу по лицу.

− Тебе помочь убраться? – огорошила она, как только вошла.

− Не мешало бы. Но в другой раз. Проходи на кухню. Что-нибудь будешь?

− Нет. Что ты. Я не хочу.

− Кофе, чай?

− Чай, − ответила она, и я сразу перестал волноваться..

− Я уберусь, − она окинула кухню взглядом. – Кроме чая мне ничего не надо.

− У меня только твоё варенье и рыба в морозилке, −

− Крупа есть?

− Есть.

− Давай тебе кашу сварю.

− Нет. Не надо. Не сейчас.

− Я уберусь. Прости. Это меня не затруднит

− Это затруднит меня, Тоня. Сядь.

Она затравленно села, как на плаху вошла.

− Можешь убираться. А то будешь сидеть как напуганная лань.

− Лань − скажешь тоже, – рассмеялась она и стала отодвигать ящики, осваиваясь на кухне.

Она сама в итоге выбрала чай, заварила, подала, быстро выпила и тут же встала к мойке, в которой лежали засохшие сковородка и тарелка – в рыбе.

Она хозяйничала, оттирала, скоблила, а я всё болтал, всё рассказывал, грузил по полной. Можно сказать − ныл. Тоня оказалось просто мечтой сварливой свекрови и еврейской мамки: работящая, тихая, нетребовательная, не жеманная, не возомнившая о себе, не строящая из себя недотрогу и королеву, она была напрочь лишена чсв, была даже забита не по годам, такую забитость я наблюдал в салоне часто у воспитанных полунищих интеллигентов в возрасте – весь их потасканный вид не говорил, кричал: я тут из-за крайней необходимости, я сейчас уйду, уже ухожу. Когда она всё отмыла, отчистила, очень сноровисто и быстро, и села за стол, то спросила:

− Так и не поняла, почему ты отказался от скриптории?

− Не хочу.

− Но есть же причина.

− Тоня! Ты как никто должна понимать, что это целый день проводить за столом, писать…

− Ну и что. Прекрасная, непыльная работа.

− Рука устаёт, ты разве не знаешь? Ты писала хоть раз пять часов подряд? Все пальцы болят. Это не по линейке чертить. Постоянно думать. Вязь, скоропись – это не просто, это очень тяжело.

− Но или вязь, или скоропись. Один вид шрифта.

− А гравюры, а буковицы, а криптограммы?

− Это графика. Тебе же обводить.

− Тоня! Ты не понимаешь – обводить, а всё равно в оригинал смотреть, там разный нажим, разная толщина. Работа адская просто.

− Надо думать, если не смогли создать компьютерные программы.

− Тут дело в принтере, программы в принципе реально сделать, может они и есть. Принтер не может напечатать как в оригинале.

− Не может быть, Антоний. Не может такого быть. Принтер всё прекрасно печатает, любое печатает.

− Говорю тебе – различный нажим, различную густоту чернил не угадаешь в принтере.

− Всё это копируется, Антоний.

− Видно не всё, если им нужен писарь.

− Странно. Мне этого не понять никогда.

− Точняк, Тонь! Это причуды богатеев. Тут дело не только в принтере, понимаешь: есть потребность в рукописном, дело престижа для церковника, когда он, например, службу служит. Батюшкам для статуса лучше рукописные. Там они в церкви своей пока не перестроились. Староверов говорил: нет конкурентов. Допустим, программистов, химиков для чернил, для производства бумаги, технологов можно найти. Но Староверов сечёт в экземплярах. Он ходячий каталог всех этих старинных книг. Он мне рассказывал, как купил книгу 16 века на рынке у перекупщика. Они барыги страшные, эти перекупщики, так продал за бесценок – барыга со стажем не знал о ценности книги. Тут тонкий момент. Староверов эту книгу отдал в отдел центральной библиотеки иностранной литературы – так ему теперь смотрительница отдела редких книг любую копию позволяет снять, даёт на вынос бесценные экспонаты. Староверов психолог. И связи у него обширные. Это я всё к чему. Я ему позарез нужен, вот к чему. Староверов говорил, что для музеев только принтер, а коллекционеры под лупой рассматривают. Это кропотливая работа. Вот это стоит дорого.

− А сколько? – наивно спросила Тоня.

− Сам не знаю порядок. Коллекционеры часто больные люди. У них страсть.