Тайный посол. Том 1

Гетман писал: «Посылаю тебе, Григорий Григорьевич, знатного татарского мурзу Саферелея. Оный мурзишка зятем доводится хану Мюрад-Гирею… Напугай его хорошенько! Скажи, что отрежешь его поганую голову и пошлешь в подарок тестю, сиречь хану, ежели тот позволит визирю Мустафе учинить насильство над твоим сыном. Вместе с ним посылаю еще двух захудалых мурз – пусть сам Саферелей немедленно отправит их к хану как своих посланцев. Двух – для большей верности…»

– А, вот оно что! – воскликнул боярин и обратился к гонцу: – Спасибо тебе, казак! Ты принес мне какую-никакую надежду…

Он быстро подошел к низкорослому Саферелею, которого поставили перед ним на колени со связанными сзади руками, произнес тихо, но твердо:

– Мурза, хан Мюрад-Гирей поступил необдуманно, передав моего сына князя Андрея туркам. Визирь Мустафа грозит ему смертью. Он сообщил мне, что сдерет с головы живого князя Андрея кожу, набьет ее соломой и пришлет мне в подарок, если сегодня до полудня я не сдам Чигирин… Я буду защищать этот город, пока у меня хватит сил! Значит, визирь может выполнить свою гнусную угрозу… Но клянусь, я найду способ отомстить хану за моего несчастного сына! Я прикажу заживо освежевать тебя – тоже содрать с твоей головы кожу, набить соломой и отослать хану…

Саферелей побледнел. У него пересохло во рту. Он хрипло произнес:

– О Аллах, спаси бея Андрея!

– Ты поможешь Аллаху, мурза!

– Я?

– Если хочешь носить голову на плечах, передай хану через своих соплеменников, – Ромодановский кивнул головой в сторону двух пленных мурз, что стояли поодаль, – чтобы спас моего сына! Иначе…

– Якши, якши[168], – быстро залопотал Саферелей. – Я сделаю так, как приказывает визирь урусов… Однако все в руках Аллаха…

– Безусловно. И прежде всего твоя жизнь, мурза.

Ромодановский отошел, а Саферелей начал все объяснять мурзам, и те согласно кивали головами:

– Якши! Якши!

8

С рассвета начав обстрел Чигирина, турецкие пушки весь день не прекращали огня. Пылающие бомбы и раскаленные ядра, прочерчивая на затянутом дымом небе огненные следы, летели в город со всех сторон. Рушили уцелевшие в предыдущих штурмах дома, поджигали все, что еще могло гореть.

Взрывы сотрясали истерзанную, обугленную, пропитанную кровью землю, рвали ее в клочья. Дым, пыль, горячая зола вздымались высоко вверх, наполняя воздух горячим смрадом.

Замок откликнулся с Каменной горы залпом сорока пушек, послав в поле смертоносные чугунные бомбы и ядра. Пушкари, по приказу полковника Гордона, набили в пушки в полтора раза больше пороха, рискуя быть разорванными вместе с ними. Но пушки выдержали. Зато в турецком лагере вспыхнули шатры, вздыбились, обрывая поводья, ослепленные ужасом кони, страшно заревели верблюды, закричали раненые.

Дым черно-бурой тучей окутал Чигирин. Сквозь него проглядывало грозное кроваво-багровое солнце.

Атаки турок продолжались целый день. Тысячи янычаров, спахиев, ордынцев, размахивая саблями, с криками, с перекошенными от ярости и страха лицами, с пиками, знаменами, подбадриваемые завыванием зурн и грохотом барабанов, шли и шли на приступ. В полдень взлетела на воздух сторожевая башня Крымских ворот. Не обнаруженный вовремя подкоп причинил страшные разрушения в стене. Плотные колонны янычаров ринулись туда.

Второй взрыв потряс весь Нижний город. Разлетелась в прах часть стены на восточном, низком, берегу Тясмина. В пролом, как вода в половодье, хлынули четыре тысячи воинов Каплан-паши. За ними врывались все новые и новые турецкие отряды.

Комендантский дом – бывший дорошенковский больверк[169] – был разрушен прямым попаданием бомб. Комендант, окольничий Ржевский, душа обороны, все время находился со стрельцами на стенах. Заметив, что в пролом ринулись турки, он, во главе горстки воинов, бросился навстречу врагам, чтобы выбить их из крепости. Но вдруг впереди сверкнул огонь – и горячий осколок врезался ему в лицо. Залитый кровью, окольничий замертво упал наземь.