Тайный рыцарь

— Нет, конечно. Он же сегодня прямо с ристалища ускакал.

— Ты хоть разглядела его вчера? Или он и в постели тоже свое ведро с головы не снимает?

Ядвига заливисто засмеялась.

— Ну, ты скажешь тоже, Вацлав. А как бы я с ним целовалась? Конечно, разглядела. Усатый и худой. Тут таких полкомтурии. Но, честно скажу, этот рыцарь мне понравился больше других. Симпатичный такой, милый, обходительный… И я, похоже, тоже ему приглянулась. Он обещал позже обязательно найти меня. Впрочем, обещать-то ваш брат всегда горазд.

Она снова рассмеялась.

— Да что ты к нему привязался, Вацлав? Неужто ревнуешь?

Зазывная полуулыбка. Кокетливый взгляд. Ага, как же, такую ревновать по каждому поводу — невротиком станешь. Ядвига даже повлюбчивее Аделаиды будет.

Он мотнул головой. Нет, не в ревности дело. Но, надо признать, загадочный тайный рыцарь, усердно сохраняющий инкогнито и раздаривающий подружкам эсесовские кольца Бурцева заинтересовал.

— Кстати, Вацлав, мы уже пришли. А ты такой задумчивый…

Она шагнула поближе, положила руки ему на плечи.

— Да улыбнись же наконец, Вацлав. Выпей вина и улыбнись. Забудь об этом тайном рыцаре. И об… об остальном тоже забудь. Обо всем. Ведь именно за этим ты пошел со мной?

Он хлебнул из фляги фон Барнхельма. И еще.

Да, за этим. В первую очередь — за этим.

Глава 49

Глаза Ядвиги звали, глаза приглашали, глаза обещали. Бурцев огляделся. Обрывистый берег с редкими деревцами. Метрах в трехстах начинается густой лес. Огромные валуны в беспорядке разбросаны повсюду. Внизу, под обрывом — глубокие сугробы и не пробудившаяся еще от зимней спячки Висла. Над ровной гладью замерзшей реки торчат жалкие остатки старой плотины — разрушенной и обледеневшей. А прямо перед ними — в снегу и цепком прибрежном кустарнике упрятано приземистое строение. Сложенные из камня стены. Расшатанная дощатая дверь. Плоская крыша. Ни намека на окошки, только дыра дымохода зияет вверху.

— Прежде здесь стоял прусский замок, — пояснила Ядвига. — А еще раньше, говорят, было языческое капище. Когда же в этих землях обосновались крестоносцы, кастелян кульмский комтурии распорядился поставить тут мельницу. Тевтоны под страхом смерти запретили прусским крестьянам самостоятельно молоть зерно, наказав возить его сюда. А орденский кастелян брал непомерно высокую плату за помол.

«Монополия, однако», — подумал Бурцев.

— Но однажды по весне воды Вислы вышли из берегов, разрушили плотину, повалили мельничные колеса и смыли саму мельницу, — продолжала Ядвига. — От мукомольни остался только вот этот домик мельника да жернова под обрывом. Люди толкуют, будто таким образом языческие духи отомстили германскому братству Святой Марии. С тех пор об этом месте ходит дурная слава. Очень дурная, Вацлав! А фон Балке, перебравшись в Кульм, и вовсе объявил его проклятым и заказал ходить сюда кому бы то ни было. Особенно по ночам.

Она выразительно глянула на ущербный лик мертвенно-бледной луны, нависшей над застывшей рекой.

— А ты, значит, ходишь?

— Я не верю в могущество прусских божков. Да и господин ландмейстер не станет меня карать в случае чего. А тут хорошо и удобно — никто не помешает, никто не потревожит. В общем, я часто здесь бываю. А ты, Вацлав? Ты не побоишься войти вслед за беззащитной девушкой в проклятый дом мельника?

Он пожал плечами:

— Нет.

— Ну, раз так — тогда входи.

Ядвига толкнула низенькую дверь. Дверь скрипнула. Он вошел, пригнувшись. Лунного света хватало, чтобы различить убогую обстановку. Очаг. Куча дров. Грубый стол, пара табуретов. Нехитрая посуда. Охапка сухой соломы в углу, покрытая старыми, истертыми, но теплыми шкурами. Ложе явно рассчитано не на одного человека: двуспальная кровать — не иначе. Все это могло быть брошено спешно покидавшими дом хозяевами и год назад. А могло быть оставлено только вчера.

— Хм, а кульмский мельник случайно сюда не заходит?

Ядвига улыбнулась.

— Не заходит. Это наше с фон Балке место тайных встреч.

— Фон Балке? Так он тоже…

— Бывает здесь. Он не придает значения глупым суевериям и не страшится козней языческих идолов. Зато дурная слава разрушенной мукомольни позволяет нам уединяться хоть на всю ночь. Собственно, ради этого Герман и наложил строгий запрет на посещение старой мельницы. Видишь ли, часто встречаться в открытую с господином ландмейстером в городе или его окрестностях мне крайне нежелательно. Общаться на деликатные темы, касающиеся дел ордена, в кульмском замке тоже небезопасно. Там у стен могут быть уши, а у витражей — глаза. Здесь же нет ни того, ни другого. Здесь я спокойно делюсь с Германом фон Балке информацией о ливонцах.

Бурцев еще раз глянул на широкое примятое ложе.

— Информацией, значит? Ну-ну…

Она не ответила. Встала на цыпочки. Прильнула к нему. Чмокнула. Очаровательно-похотливый блеск в глазах с поволокой. Томный голос. Распущенные волосы милой блудницы… Это мы уже проходили — в Легнице. Тогда игра не была доведена до конца. Но сейчас… Сейчас Ядвига обрела сноровку, против которой так трудно было устоять.

— И как ты только докатилась до жизни такой? — тяжело выдохнул он.