Харриет нашла несколько кожаных сундуков и несколько деревянных. В двух лежали сложенные ткани, одеяла и ватин. Третий, из потрескавшейся кожи, с инкрустированными металлическими уголками, пришлось открывать, подцепив ногтями потускневшие медные застежки. Когда сундучок со скрипом открылся, из него поплыл запах старой бумаги и, как ни странно, духов. Прежде чем заглянуть в сундучок, Харриет долго рассматривала полукруглую крышку, аккуратно обтянутую полинявшим до тускло-коричневого цвета шелком. Сундучок был заполнен не целиком, и на самом верху беспорядочно набросанных в него вещиц лежал портрет, написанный маслом, величиной с ладонь – из тех, что можно всегда носить с собой, к примеру, во время долгого плавания на корабле. На портрете была изображена очаровательная молодая женщина, темноглазая, с бледной кожей и черными как смоль волосами, разбросанными по плечам. В отличие от портретов у стены эта женщина едва заметно улыбалась.
Эту самую женщину Харриет видела на кладбище. Харриет выдержала сильнейшую внутреннюю борьбу, пытаясь решить, нужно ли прямо сейчас собирать вещи и отправляться домой или не стоит, одно дело – думать, что ты сошла с ума, и совсем другое – убедиться в том, что и в самом деле столкнулась с привидением. Впрочем, сомнения Харриет длились меньше минуты, и она опустилась перед сундучком на колени.
Харриет осторожно вынула портрет, поднесла его к свету и увидела, что, несмотря на бледность и задумчивые темные глаза, женщина вовсе не выглядит несчастной или попавшей в ловушку невыносимого брака. Харриет положила портрет на пол и снова заглянула в сундучок. Там лежал длинный меч. Она вытащила его, немного вытянула из ножен – ровно настолько, чтобы увидеть, как металл сверкнул под пламенем свечи, – и тоже положила на пол. Чтобы вытащить завернутую в тонкую ткань книгу, пришлось запустить в сундучок обе руки. Харриет развернула Библию и тоже отложила ее Последним предметом в сундучке была небольшая шкатулка для драгоценностей, давным-давно пустая. Скорее всего ее опустошил двоюродный дед леди Крейчли.
Харриет села на корточки, рассматривая свою добычу и понимая, что на самом деле ровно ничего не нашла. Разочарованная сильнее, чем следует, она сложила в сундучок шкатулку и меч и потянулась за Библией, как вдруг что-то небольшое и омерзительное пробежало по ее руке.
Она всмотрелась, и ей показалось, что по руке бежит уже миллион этих «что-то». Харриет в ужасе вскрикнула, стряхнула с руки первого таракана – чудище величиной со спелую сливу – и вскочила на ноги. Она трясла руками, пытаясь скинуть с себя тварей, ползущих вверх, словно они искали убежища в рукаве ее платья. На самом деле их было всего три, но казалось, что целый миллион. Один цеплялся за нее целую вечность, пока Харриет не догадалась щелчком скинуть его на пол. Она минут пять отряхивалась, хлопала себя по рукам и затылку, перебирала волосы – ей все еще казалось, что по ней ползают дюжины этих тварей. Позади сундучка стояло закрытое простыней зеркало. Харриет сдернула простыню и внимательно проверила спину и волосы.
Потом с омерзением буркнула что-то, желая быстрее сложить все на место и уйти отсюда, пока тараканы не перегруппировали свои войска. Выплясывая свою противотараканью джигу, Харриет нечаянно пнула Библию и сейчас потянулась за ней и за тканью, в которую та была завернута. Харриет осторожно взяла книгу за корешок, Библия раскрылась, и из нее выпало несколько свернутых листов бумаги.
По шее поползли мурашки, и вовсе не из-за тараканьей атаки.
Она положила Библию и взялась за письма. Все они были адресованы леди Аннабель, причем одно еще не Аннабель Рочестер, а Аннабель Бишоп, и на каждом была сломана печать. Харриет развернула письмо, адресованное еще незамужней леди.
Харриет сложила письмо, сунула его в Библию, развернула следующее и тут же увидела, что это совсем не тот почерк, что в первом письме.
Харриет, вспомнив собственное падение, поспешно свернула письмо и сунула его в книгу. Последнее снова было от Рочестера.