Тайный шифр художника

– Пойду посмотрю, как они, – отвечала Вика. Голос ее дрожал, да и саму все еще била мелкая дрожь, но это Вику не остановило. И я не остановил, а тоже выбрался из машины и, не выпуская из рук «ТТ», первым осторожно приблизился к лежащему на дороге старшему брату. Тот был без сознания, но дышал. Голова у него была в крови, но крови было немного. Рядом валялся окровавленный же обломок бетона. Очевидно, Вика попала в забор, от него отлетел кусок, разбил стекло бульдозера и контузил старшего брата. Подобрав обрез, я на всякий случай покрепче связал лежащего куском удачно нашедшейся в «бобике» веревки и направился к младшему брату.

Пашка оказался в сознании, только был белый как мел. Ему здорово разнесло правое плечо: выстрел-то был почти в упор, а «ТТ» – не детский пугач. Терпеть боль этот «богатырь», похоже, совсем не умел. Когда я попытался снять его тушу с двери бульдозера, он стонал и закатывал глаза, но даже пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь. Подбежавшая Вика подхватила его с другой стороны, вдвоем мы кое-как сняли его, но при этом уронили – ну извините, ни на грузчиков, ни на санитаров не обучались. После того как Вика оказала Пашке первую помощь, я на всякий случай связал и его, хотя, наверное, это была излишняя предосторожность, вряд ли он был опасен с такой раной.

– Вот что, Вика, – решил я, наконец, – тебе не нужно здесь оставаться. Иди по дороге к поселку и жди меня там. Но если увидишь, что кто-то едет сюда, постарайся, чтобы тебя не заметили, поняла?

– А ты? – испуганно посмотрела она.

– А я поговорю с ними, – я кивнул на братьев, – и тоже приду. И там, в поселке, уже будем вместе думать, что делать. А сейчас иди. Я недолго, обещаю.

На самом деле я был почти уверен, что Вика не послушается, попросится остаться со мной. Но она вдруг обняла меня, торопливо чмокнула куда-то между щекой и губами, шепнула: «Только ты приходи скорее» – и поспешила прочь.

Едва переведя дух, Пашка принялся материться так, что даже у меня, привычного к разнообразию нашего великого и могучего родного языка, вяли уши.

– Убили Мишку, суки, – морщась, цедил сквозь зубы Пашка. – Не будь у меня дырки в плече, я б тебе твой «тэтэшник» в жопу засунул…

– Ты смотри, какой борзый, – усмехнулся я. После Викиного поцелуя мне и море было по колено. – Видать, одной дырки тебе мало. Говори, какого лешего вы на нас наехали?

Пашка облизнул губы:

– Да пошел ты…

И тут я разозлился по-настоящему. Сам не знаю, что на меня нашло, но я пнул его ногой (не в раненое плечо, до такого я не опустился – в живот, но довольно ощутимо) и заорал, размахивая пистолетом:

– Хочешь жить – говори быстро! Не то я тебе сейчас не только руку, но и яйца отстрелю! И брошу здесь подыхать!

Как ни странно, мои слова подействовали – Пашка стал еще бледнее и, кажется, собрался даже потерять сознание – ну да, одна мысль об утрате мужского достоинства для таких бугаев страшнее смерти. Однако же он не отключился, и я продолжал, поднося «ТТ» именно туда, куда угрожал:

– Теперь отвечай быстро – нет, очень быстро: с чего вы на нас наехали?

– На второй лимон польстились, – прохрипел он. – Все Мишка, будто ему одного лимона мало…

– Ничего не понимаю! Что ты несешь? Какого одного лимона, какого второго? Кто их вам предлагал? Маньковский?

– Какой еще, на хрен, Маяковский? – пробормотал Пашка. – Баба предлагала.

– Что за баба? – Я спрашивал быстро, чтобы его дубовая башка не успевала соображать. Если он будет отвечать, не задумываясь, то, скорее всего, выдаст правду.

– Батькина баба, – послышалось в ответ. – Он с ней пару лет назад где-то скорешился. Чего-то они мутили меж собой…

– Что за баба, как звать?

– Ритой вроде… Чернявая… Из себя видная…

Я даже особенно не удивился. В общем, довольно логично. Ритой или Ритусей звали секретаршу Маньковского, высокую брюнетку. Вряд ли она имела в этом деле какой-то свой личный интерес, но действовать по распоряжению экстрасенса вполне могла.

– Давай дальше, – скомандовал я, энергично ткнув его пистолетом. – На кой этой фифе был ваш батя?

– Не знаю, – прохрипел Пашка. – Он нам не докладывался… Мишка что-то слышал краем уха… Вроде на мокруху она его нанимала… Или покойников каких-то раскопать…

Вот это поворот! Значит, мелькнула догадка, «последний оставшийся в живых» – вовсе не жертва?

– А что за два лимона, которые она вам с Мишкой обещала?

– Так один за батю… – Паша еле ворочал языком. – Предложила уложить его в ящик, только шкуру не портить. Иначе, сказала, никаких денег…

– И что? – Я не поверил своим ушам. – Вы убили родного отца?

Лицо Пашки исказила гримаса, но на этот раз не боли, а злобы.

– Да поделом ему! Он над нами с Мишкой всю жизнь измывался… Чуть что, сразу нагайкой, пока кровью плевать не начнешь… А мать вообще осетрам скормил…

– Как это? – не понял я.

– А так… Мы ж осетров разводим… Он бил-бил мать, да и забил до смерти… Хоронить не стал, так и бросил в пруд. А эти падлы что хошь сожрут и не подавятся…