— Да я не знаю… — протянул Друга. — Может, Линднер нам ничего плохого и не хотел сделать.
— Ну, а вы?
От смущения мстители сидели, опустив голову, и потирали колени.
— Сдрейфили, значит! — презрительно проговорил Альберт.
Дверь громко захлопнулась за ним.
ДУРНОЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ
Обеденный перерыв. Солнце печет нестерпимо, клонит ко сну. Шульце-младший прилег на травке у канавы. Его отец чинит плуг: какой-то болт соскочил. Гарри лежит на спине в тени старого бука, а над зеленым шатром распростерлось синее-синее небо. Оно похоже на огромное озеро или даже море. Гарри так хочется окунуться в это море, поплавать, а еще лучше — нырнуть на этом берегу и вынырнуть на другом… Ах как хорошо! До чего же хорошо на свете! Стоит чуть-чуть повернуть голову, и перед глазами вырастает густой зеленый лес — вблизи каждая травинка превращается в могучее дерево. А сам он, словно великан, развалился в этом лесу и лежит блаженствует.
Подошел отец, Шульце-старший. Присел на межевой камень и принялся чистить трубку. Но сколько ни чистил, когда раскурил — она булькала и шипела, словно он кипятил в ней воду для чая.
— Не трубка, а диво у тебя! — заметил Шульце-младший, ехидно улыбаясь. — Соловьем поет! Пора новую купить!
— Ничего ты не смыслишь в этом! — ответил отец. — В нынешнее время разве можно достать такую хорошую трубку!
— Где уж там! Такую певунью днем с огнем не сыщешь! — И парень подмигнул отцу.
Ему всегда доставляло удовольствие подтрунивать над своим стариком: тот совсем помешался на курительных трубках. Особенно на старых. Если в остальном он всегда готов был немедленно испытать все новое, то трубки — и будь они насквозь прогрызены — он любил старые. И обычно тут же пускался в длинные рассуждения в защиту трубок, а если уж он молчал, то это был верный признак того, что у него тревожно на душе.
И сегодня, должно быть, выдался именно такой день. Шульце-старший сразу забыл о своей трубке.
Отвернувшись и делая вид, будто что-то высматривает вдали, он сказал:
— И где это мать с обедом пропадает?
Гарри даже не повернул головы, однако его внимательный взгляд говорил о том, что он понимал отца. Он, так сказать, давал ему время на раскачку.
— Да, малыш… — произнес Шульце-старший очень серьезно. — Лучше я тебе прямо скажу: неспокоен я за тебя. Да…
Сын даже присел от неожиданности. Что это с отцом? А тот продолжал:
— Знаешь, иногда мне кажется: зря мы стараемся. Ну, с этим Бергом. Я ведь не Линднер. У меня бы давно терпение лопнуло.
Сын ждал. Но ничего более конкретного от отца так и не услышал.
— А я-то тут при чем? — спросил он.
— Очень даже при чем, Гарри. Линднеру было бы куда легче, если бы он мог на тебя положиться. А ты иной раз возьмешь да в сторонку, вроде тебя это не касается. Сам бы занялся Бергом — сколько раз я тебе говорил!
— Как же, стану я ему навязываться! Так он меня и дожидается! — Ответ сына прозвучал несколько раздраженно.
Но Шульце-старшего это не вывело из себя.
— Верно, что он тебя не дожидается. Но, может быть, ты сам его дожидаешься? Вот послушай, Гарри! Надо тебе, к примеру, куда-нибудь поехать, купить там что-нибудь или поручение выполнить. Разве вагон за тобой в зал ожидания прибежит? Нет уж, дудки, самому надо на перрон выходить Да не мешкать, а то место у окошка не достанется.
Некоторое время ни тот, ни другой ничего не говорили.
— А что мне делать-то? — заметил Гарри, пожав плечами. — Берг меня к себе не подпускает.
Отец подмигнул ему.
— Еще бы! — сказал он. — Надо знать, с какой стороны к нему подъехать. Ты вот возьми да налети на него, черт возьми! Мой ты сын, в конце концов, или нет?
— Ну, подеремся мы с ним. А дальше? Ты опять к Линднеру побежишь жаловаться. Как тогда. После этого мне и думать нечего было заговаривать с Альбертом.
На лице Шульце-старшего появилось лукавое выражение и тут же исчезло.
— Вон откуда, значит, ветер дует! Ну что ж, может быть, тогда я и правда поспешил. Ладно, на ошибках и учимся. Вот тебе мое честное слово: не будет этого больше. Не буду тебе мешать, не буду вмешиваться. — И он протянул сыну руку, а тот ее пожал, как пожимают руку высокие договаривающиеся стороны, заключая договор.
— А все же, Гарри, — поспешил добавить отец, — если можно — без драки. Ты уж постарайся! — Он встал и снова пошел к плугу — должно быть, еще не кончил починку. Но, пройдя несколько шагов, вновь возвратился. — Да, я ведь забыл тебе сказать… В жизни с кондачка ничего не сделаешь, и самый прямой путь бывает иной раз извилист. Да и мне тоже редко когда что-нибудь удавалось с первого захода.
Казалось, он еще что-то хотел сказать, но неожиданно оставил сына одного.