Тайный сообщник

Как-то ночью он увидел настолько яркий сон, что, проснувшись, не мог поверить в его нереальность. Он закрывал глаза снова и снова, и каждый раз ему представало видение, если то было видение, или явь, если то была явь. Он приближался к зыбуну, сияла полная желтая луна, было видно полосу света, неверного, колеблющегося, полного черных теней, – это жидкие пески, как им и положено, колыхались, дрожали, подергивались рябью, вздымались и опадали, потом опять замирали неподвижно, словно мрамор. Мистер Маркем приблизился – и ему навстречу точно такой же поступью вышла с противоположной стороны другая фигура. Мистер Маркем увидел, что эта фигура – точное его подобие, он сам, и, онемев от ужаса, влекомый неведомой силой, двинулся к своему второму «я», как будто под воздействием гипноза или месмеризма, зачарованный, словно птичка под взглядом змеи. А когда ощутил, как смыкаются над ним вязкие пески, проснулся в смертной муке, дрожа от страха, и, как ни странно, в ушах у него гремело пророчество местного дурачка: «Суета сует! Все суета! Встреться с самим собою лицом к лицу – и покайся, покуда не поглотили тебя зыбучие пески!»

Он был настолько уверен, что это не сон, что, невзирая на ранний час, встал и, потихоньку одевшись, дабы не потревожить жену, отправился на берег. Сердце у него упало, когда он увидел на песке цепочку следов – несомненно, его собственных. Знакомый широкий каблук, знакомый квадратный носок… Теперь он точно знал, что и в самом деле побывал здесь, и наполовину в ужасе, наполовину в сонном оцепенении двинулся по следам и обнаружил, что они теряются на краю коварных зыбучих песков. Это до глубины души потрясло мистера Маркема, поскольку никаких других следов на песке не было, обратно никто не прошел, и он почувствовал, что здесь таится какая-то ужасная тайна, разгадать которую ему не под силу, – более того, он опасался, что разгадка погубит его.

В этих обстоятельствах он совершил две ошибки. Во-первых, он ни с кем не стал делиться своей бедой, и, поскольку никто из домашних ни о чем не подозревал, самые невинные слова и случайные обмолвки лишь подливали масла в беспощадный огонь его разыгравшегося воображения. Во-вторых, он взялся за книги, посвященные загадкам снов и других психических феноменов, а в результате каждый плод неуемной фантазии каждого шарлатана или полубезумного философа превращался в живого червя тревоги в плодородной почве его расстроенного рассудка. И вот недостаток одного и избыток другого привели к общему результату. Не в последнюю очередь виноват в этом был дурачок Тамми, который неизменно появлялся у ворот Красного дома в определенные часы. Через некоторое время мистеру Маркему стало интересно, кем был раньше этот странный человек, он начал осторожно расспрашивать о нем – и вот что выяснилось.

Местные жители считали, что дурачок Тамми – сын лэрда из какого-то графства на побережье Ферт-оф-Форта. Первоначально его прочили в священники и даже успели дать ему начатки соответствующего образования, однако по никому не известной причине он внезапно отказался от духовной стези, отправился в Петерхед, где в те годы процветал китобойный промысел, и нанялся китобоем. Там он и оставался почти неотлучно несколько лет, делаясь с течением времени все более молчаливым и скрытным, так что в конце концов прочие моряки невзлюбили слишком замкнутого товарища и ему пришлось искать место на других рыболовецких смэках северного флота. Он прослужил рыболовом много лет, пользуясь репутацией человека «с придурью», однако со временем осел в Крукене, где местный лэрд, несомненно осведомленный о его семейной истории, дал ему работу, превратившую его, по сути дела, в пенсионера.

Обо всем этом мистеру Маркему рассказал священник, напоследок добавив:

– Очень странно, конечно, но у этого человека, похоже, какой-то необыкновенный дар. То ли «второе зрение», в которое так склонны верить мы, шотландцы, то ли какая-то другая оккультная форма знания – судить не берусь, но в наших краях, когда случается беда, местные жители всегда припоминают, что он ее так или иначе предсказал. Едва запахнет смертью, он становится просто сам не свой, места себе не находит – как будто просыпается, право слово!