–Пока мы идем в Храм, расскажите мне как живут монахи? Можете поведать примерный распорядок дня?
– Я не стану повторять то, что вы уже знаете. Наш храм отличается своими неповторимым традициями. В Час Змеи[8] каждый монах, включая меня удаляется в свою келью и начинает молиться до Часа Тигра[9]. С первыми лучами солнца ложиться спать. Получается, что наш день начинался в молитве и заканчивался молитвой.
После полудня монахи умываются, завтракают, некоторые выходят за милостыней или продать овощи, в то время как дежурные готовят пищу. По очереди, которую я устанавливаю исполняют несложные хозяйственные обязанности: приготовление пищи, уборку залов и келий, подметают улицу и внутренние помещения дворов, штопают свою одежду. Потом перерыв на принятие пищи. Остальную часть дня монахи посвящают благочестивым размышлениям и беседам, изучению и переписке сутр, подготовке себя к спасению. Ужинаем очень скромно – будьте к этому готовы – здесь редко используются острые специи, вкус блюд сладковатый, но к этому можно привыкнуть.
И затем начинаем читать сутры и молиться и все идет по кругу.
–Может быть заметили нечто необычное в ночь убийства? Случаются ли в этом храме нарушения десяти правил?
– Десять заповедей – это еще не все, – разглагольствовал Настоятель храма. – На монаха возлагалось еще двести пятьдесят запретительных обетов и почти три тысячи мелких и конкретных запретов, ограничений, обязательств. Редко, но бывает нарушитель найдется. То в город за вином пускаются распущенные послушники, то еду подворовывают из кладовых. Наказания у нас суровые, поэтому редко кто осмелится на проступок.
–Какие например?
–С целью очищения от грехов дважды в месяц: в новолуние и полнолуние созываем специальные собрания, посвященные всеобщим взаимным исповедям и покаяниям. В пример другим назначаем уборку в отхожем месте или ночное бдение – запрещаем спать несколько дней.
– А какой средний возраст монахов?
– Наш храм принимает в послушники с двенадцати лет, в монахи – с двадцати лет.
–И сколько здесь всего монахов?
–Точную цифру я Вам назвать, к сожалению, не смогу. Нужно открывать летописную книгу.
Они наконец-то дошли до храма. Две с половиной тысячи правил – жизнь, полная ограничений, и шагу свободно ступить нельзя, все нужно делать осмысленно. Цензор понял, что не смог бы променять свою опасную и полную приключений жизнь на спокойную и размеренную жизнь монаха-отшельника. Столь однообразная и скучная жизнь была бы ему пресна и быстро наскучила. С распорядком жизни монаха можно и со скуки помереть…
Цензора почтительно отвели в Главный зал молебен и привели к той самой стене почета. Свободное место рядом со старым расписным веером пустовало. Похоже когда-то здесь и висел меч, причем долго, деревянная стена за ним была ярче окрашена.
–Так уж и никто…. – начал цензор, но его оборвали на полуслове.
Настоятель монастыря начал горестно охать, причитать и жаловаться на судьбу:
– Был же тут! Висел вот здесь! Гвоздики вон остались. Как же так?! Не может быть! Священный меч! Убийство посла – короля тайского представителя принца этим мечом… Убийство – это страшное святотатство на святой земле! Что скажут предки? Да это же позор для потомков!
Долго слушать пустые жалобы цензор не мог – не отличался он особым терпением.
–Священный меч могли перенести в другое место? Почистить или приготовить для церемонии?
–Нет. Он всегда висел только здесь! По-крайней мере, последние двадцать лет.
–Хорошо, – довольно кивнул цензор.
Пустая стена и отсутствие меча – только слабоумный не справиться с логическими умозаключениями. Но орудие убийство отсутствовало – не слишком хорошее начало расследования убийства. Может быть он еще где-нибудь найдется? Интересно стало посмотреть на это тяжеловесное чудовище.
Кстати, о чудовищах, цензор вспомнил об отпечатке следа и опустил взгляд в пол. У Настоятеля монастыря были аккуратные ноги, а сам он был невысок и сух. Такому сил не хватит, ни рост не позволит.
Гуан Шэн Мин пришел к выводу, что поручит слуге выяснить точное количество послушников и монахов в храме, чтобы узнать на какую цифру сократится численность возможных подозреваемых.
Для него бы это задание было бы слишком скучным – он с детских лет не любил счет. Его талант был в другом, например, писать стихи и словно пес идти по следу…
И кстати о стихах, прямо сейчас цензору пришли на ум такие строки:
«Плачет носильщик-бедняк, ведь без риса сидят его дети.
В лавке заплакал купец – ведь товар его испорчен жучком.
Плачет в саду мандарин – по утрам так болит его печень.
Нету счастливых людей – каждого горе найдет».
Вечером он обязательно сядет за бумагу и зарисует по свежей памяти. Однако, достаточно отрешения, стоит вернуться к делу.