— Этот момент я хорошо помню, — едва заметно кивнул Богданов, еще более посмурнев. — Калитка очень зловеще заскрипела, как будто бы предупреждала меня о чем-то. Днем-то не замечаешь, как она поскрипывает, а тут прямо на всю Ягодную слободу… Конечно же, все это мне только показалось, в действительности скрипнула-то она обыкновенно, как и всегда. Сделал я пару шагов по направлению к дому, а тут сзади меня кто-то сильно толкнул. В тот момент я сразу-то и не понял, в чем там дело, просто почувствовал в боку какой-то холод, а оказывается, он мне ножом в бок саданул! А потом я сообразил, что меня убить хотят. Думаю, если защищать себя не стану, так убьет он меня, гаденыш! Я в одежду его вцепился, хочу на землю повалить, а он мне ножом сверху прямо в грудь ударил. Я руками дотянулся до горла этого бандита и душить его начал, а он мне ножом в левую руку ударил. В горячке-то я и не почувствовал, что ранен. Это потом уже увидел, что кровь из меня хлещет. Я бы, наверное, с ним совладал, уже чувствовал, как он слабеть начал. А потом меня вдруг что-то шандарахнет по башке! Такое впечатление было, как будто бы на меня каменная плита упала. Ну тут сознание я и потерял… Очнулся, когда их уже не было.
— Помните, какого роста был этот преступник?
— Небольшого он был росточка. Может, метр шестьдесят, может, немногим больше.
— А во что он был одет?
— Телогрейка у него такая была поношенная. Великовата ему чуток была, когда я его тряс, так она на нем болталась, как кошачья шкура.
— Во что еще он был одет? — махнув перо в чернильницу, спросил Щелкунов.
— Да обыкновенно, как и все нынче… Шапка на нем армейская была, ушанка. Правда, без звездочки. На шее шарф такой темный, узлом повязанный. В темноте-то не разобрать особенно, да и не до того было. Скорее всего, коричневый. Из-за этого шарфа я до его горла не сразу и дотянулся.
— А второго вы заприметили?
— Откуда?! Он же меня сзади чем-то шарахнул. Может, арматурой какой-то, а может, обрезком водопроводной трубы. Кто ж там поймет… Об этом меня и участковый тоже спрашивал. Пытался отыскать во дворе то, чем меня ударили, но ничего не нашел. Скорее всего, эти бандиты с собой этот прут забрали.
— Возможно, что так оно и было, — сдержанно согласился Виталий Викторович. — У меня вот такой к вам вопрос… Только поймите меня правильно, я должен его вам задать.
— Спрашивайте, чего уж там. Только этих гадов сыщите! — сдерживая слезы, произнес Богданов.
— Почему бандиты убили ваших детей, а вас добивать не стали? Ведь вы же лежали без сознания. Могли в дальнейшем опознать преступника, с которым сцепились.
— Кто ж его знает, что у этих сволочей на уме было? Наверное, они посчитали, что три ножевых ранения, одно из которых пришлось в левую грудь, под самое сердце, достаточно, чтобы я копыта откинул, — угрюмо пояснил Федор Богданов. — А оно вон как получилось… Выжил!
Когда Щелкунов заговорил о детях, лицо Богданова задергалось и он, похоже, едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.
«Я бы, наверное, не удержался бы, зарыдал, случись такое с моими детьми, — подумалось вдруг Виталию Викторовичу, и по его спине пробежали мурашки. — Хотя какие тут дети с такой работой! Только и занимаешься тем, что с раннего утра до позднего вечера вылавливаешь разного рода негодяев! Передохну́ть даже некогда».
Щелкунов невольно вспомнил про Зину. Сегодня утром она зашла к нему в кабинет и доложила о своей работе по раскрытию произошедшего за два дня до Нового года ограбления продуктового склада. Под подозрение попал сторож и его племянник, и Зинаида умело собирала доказательную базу. Дело шло к аресту преступников. Девушка держалась так, как если бы не было того новогоднего утра и ее робко сказанных слов, и Щелкунов также ни интонацией, ни словом не выдал своего настроения. А девчонка она славная, возможно, что в тот день следовало бы проявить настойчивость, тогда между ними могло бы сложиться что-то серьезное.
— Вы мне ответьте вот на какой вопрос, Федор Игнатьевич… Почему нападение было совершено именно на ваш дом? Вы человек, прямо скажем, небогатый. Для своих преступных целей убийцы могли выбрать кого-то более зажиточного. Например, даже в вашей Ягодной слободе через два дома от вас живет Григорий Стешин, который заведует коммерческим магазином. Рыба его мороженая нарасхват идет. Может, у вас есть какие-то предположения на этот счет?
— Нет у меня никаких предположений.
— Может, у вас имеются какие-то недоброжелатели, может, вы с кем-то поссорились или чего-то не поделили?
— Делить мне особо нечего… Гол как сокол! В мире стараюсь с людьми жить. А кто мне не нравится, так дружить не навязываюсь, при встрече говорю «здрасте и до свидания» и топаю себе дальше! В слободе всем известно, что у меня воровать нечего, — абсолютно искренне поведал о своем бедственном материальном положении Федор. — Что с нищего можно взять, кроме исподних портков? Да и то штопаных. Может, бандиты не знали об этом. А когда убедились, что поживиться в моем доме нечем, так сорвали свою злость на детях да на мне… А может, перепутали с кем?