Тайный узел

— А дальше Марья Никишина решила заглянуть в комнаты. Мол, как там дети, что с ними, неужто от всего этого гама и грохота они не проснулись? Вошла она в комнату, а через минуту вышла с перекошенным лицом и слова вымолвить не может. Только рукою на дверь в комнату указывает и рот открывает, а слов-то ее и не слышно. Как рыба, право… Ну, сердце у меня захолонуло от дурного предчувствия, сразу понял, что недоброе произошло. И я решил пойти, глянуть, чего это ее там так напугало? Захожу — через окна свет падает. Не хочу сказать, что светлынь какая-то, но различить, что внутри, вполне возможно. Шаг сделал, другой… — Егор Никитич на время замолчал, вероятно, вновь переживая тяжелые минуты, когда увидел то, что и в страшном сне представить себе невозможно. Потом, от волнения сглотнув несколько раз, глухо продолжил: — Первой я заметил старшенькую из дочерей Федора. Она лежала на постели, и голова у нее вся была раскроена на куски. Ну, это как котелок глиняный, ежели его разбить, то осколки от него такие… крупные и острые. Она ведь у них самая красивенькая была, во всем Федору помогала. Я глазам не верю, иду дальше машинально, будто кто-то меня ведет, а не сам я дорогу выбираю… Только дыхание у меня перехватило. Иду, значит, дальше, а там остальные три дочери Федора тоже… с головами разбитыми лежат и в крови все… Словом, не выдержал я всего того, что увидел, заорал благим матом… Про то мне бабы сказали, когда я в сени вышел. А как я шел обратно — и не помню уж… Да и что ору, сам я не слышал. Вот ведь как оно бывает. Да-а… — Феклушин замолчал и как-то старчески пожевал губами. Впрочем, Егор Никитич, и правда, был человеком пожилым. Из-за природной худобы и того, что держал спину по-юношески прямо, его возраст не сразу бросался в глаза, а со спины при неясном освещении его вполне можно было принять за подростка. — А потом я сказал, что надобно в милицию сообщить. Сбегать за участковым вызвалась Дарья Куманец. Она с жинкой Лимазина дружбу водит и была крестной ее дочери Катюшки. А Никишина Марья покуда Федора перевязывать принялась, поскольку он кровью продолжал истекать. И все стонет, стонет так протяжно. Да-а… — Феклушин снова немного помолчал, явно собираясь с силами, чтобы продолжить тягостное повествование. — А Куманец, она быстро сбегала… Не было ее, может, с четверть часа, а может, и того меньше. Я в себя от увиденного еще все никак не мог прийти, а она уж вернулась с участковым… Он нам какой-то вопрос задал — я так и не понял, какой, поскольку перед глазами моими детки эти несчастные стояли, и я тогда не видел больше ничего и не слышал. Будто помрачение на меня какое нашло… После чего участковый тоже пошел в дом. Пробыл участковый там довольно долго. Бабы успели Федору все раны перевязать, и ему, кажись, слегка полегчало. Он даже про детей спросил, как они там. Только ни Марья, ни Дарья ничего ему не ответили. Ну, и я тоже помалкивал. Нельзя было ему про горе его сообщать. От такого расстройства он и помереть с горя мог… Ну а когда участковый Лимазин в сени-то вышел — белый весь, трясет его всего, — то велел нам покуда на месте оставаться и никуда не уходить, а сам побег в «Скорую помощь» звонить. Когда вернулся, Федора начал расспрашивать, что да как. Только о чем у них разговор там шел, это надо самого Лимазина спрашивать. Я особо-то и не прислушивался, а он вам на все вопросы обстоятельно ответит.

Следующими, кого допрашивал майор Щелкунов, были обе женщины: Дарья Куманец и Мария Никишина. Ничего нового эти свидетельницы Щелкунову не сообщили: ну, услышали крики, вышли на улицу посмотреть, что там стряслось, увидели Феклушина, склонившегося над раненым Богдановым. А потом рассказали все, что уже было известно Виталию Викторовичу от Егора Никитича Феклушина. Так что почерпнуть от них полезной информации у Виталия Викторовича не получилось. Ну и, конечно, никого из посторонних подле дома Федора Богданова они не видели, поскольку спали и разбужены были его криками.

Прохор Демьянов, у которого дома Федор Богданов застрял за разговорами до ночи, попивая смородиновую настойку, подтвердил факт того, что часов с девяти вечера у него находился Богданов, который ушел от него в районе часа ночи.

— А чего он к вам приходил-то? — спросил Щелкунов, на что Прохор, подумав, неопределенно пожал плечами и ответил:

— Да шут его знает. Я его вроде как-то зазывал настоечку мою смородиновую попробовать. Вот, верно, он вспомнил про приглашение и зашел…

— О чем хоть беседовали столько времени? — поинтересовался Виталий Викторович. На что Демьянов, сморщив лоб, ответил:

— Да все как-то о разном. О житье.

— Ну а откуда он к вам пришел, можете сказать? — Вопрос этот как-то сам собой возник у майора Щелкунова. — Из дома или из какого-то другого места? Он вам ничего не сказал?

— Не говорил. Но, кажись, из дома шел, — не сразу ответил Демьянов, после чего, немного подумав, добавил: — Точно не могу сказать.