Старший следователь прокуратуры поднял трубку телефона, крутанул несколько раз диск аппарата и довольно долго и почтительно разговаривал с абонентом на том конце провода, негодуя и жалуясь одновременно. Когда разговор закончился, Гриндель положил трубку на рычажки аппарата, сел и удовлетворенно подумал: «Этот майор свое получит». Потом вдруг задумался. «А может, не все так просто в этом деле Печорского? Жена задумала замочить ненавистного старого мужа и привлекла с этой целью своего любовника — банальная, по сути, бытовуха. А вот если в этом деле замешан сотрудник милиции, который покрывает преступников… Такое дело примет уже совершенно иной оборот! Какой резонанс может приобрести успешное раскрытие такого преступления: майор милиции в сговоре с двумя убийцами. А если еще подать дело таким образом, что этот майор Щелкунов является руководителем преступной группы, в которой состоят Нина Печорская и ее любовник Силин, то… — Старший следователь в возбуждении вскочил со стула. — А что, если майор Щелкунов и есть настоящий любовник Нины Печорской, а этот Анатолий Силин всего лишь фигура для отвода глаз? И задумка у этого майора очень даже далеко идущая… Ух, какое громкое дело может получиться!»
Гриндель принялся ходить по кабинету, обдумывая появившуюся новую версию. Но мысль — это такая субстанция, которая существует сама по себе и часто является непредсказуемой. Может неожиданно прийти и тотчас улетучиться. Следом за ней может подойти другая, совершенно иная, идущая вразрез с первой. И таковая Гринделю пришла: «Так что же тогда получается, майор Щелкунов навел следствие сам на себя, поскольку именно он заподозрил, что смерть Печорского не суицид, а убийство. И заявил об этом. Так разве бывает? Ведь он мог вполне спокойно и небезосновательно — чему помогла бы предсмертная записка — списать смерть предпринимателя на самоубийство. А когда все утихнет — сделаться сожителем Нины, а может, и мужем, заполучив в собственность все то, что прежде нажил Модест Вениаминович Печорский».
Будет явным перебором, если выставить майора Щелкунова организатором и вдохновителем убийства Печорского. А вот то, что майор неровно дышит к Нине, бесспорный факт. Потому-то он и старается ее обелить, чтобы потом, когда дело закончится в ее пользу, получить от нее в знак благодарности благосклонность и все, что за этим последует. «Что ж, — Гриндель недобро усмехнулся, — посмотрим, как это у тебя получится».
Единственным правильным решением в деле убийства Печорского было одно: форсировать получение признательных показаний от Нины Печорской и Силина и тем самым связать руки майору Щелкунову и упредить его попытки выставить Нину Печорскую невиновной. Кроме того, Валдис Давидович надеялся, что его звонок наверх по поводу самоуправства начальника отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского управления милиции будет иметь негативные последствия для нарушающего дисциплину и субординацию майора, не совсем представляющего, с кем можно тягаться, а с кем — не стоит.
Первым делом Гриндель вызвал к себе Нину Печорскую, которую считал не очень-то сильной духом. Фронтовик Анатолий Силин, на взгляд Валдиса Давидовича, являлся крепким орешком. Его следователь планировал допросить во вторую очередь и попытаться «взять на пушку», сказав ему, что Нина Печорская образумилась и стала давать признательные показания, где выставляла его в роли организатора и главного исполнителя преступления. То есть человеком, непосредственно задушившим Печорского бельевой веревкой. Нине же, в свою очередь, Валдис Давидович планировал сказать, что ее возлюбленный Анатолий Силин на допросе показал, что это она упросила его убить ненавистного ей мужа (задушить веревкой, после чего повесить его на той же веревке на двери, имитируя самоубийство). Что тот с успехом и выполнил. И что это он, Анатолий Силин, написал предсмертную записку и подделал подпись Печорского именно по просьбе Нины…