У скомороха зверски саднило нёбо, распух язык, болели щёки и шея. Так бывало всегда, если он долго говорил через пищик, стараясь, чтобы звучало внятно и громко. И будет болеть, пока не опрокинешь в кружале пива похолоднее. Замлевшие пальцы покалывала вернувшаяся кровь. Брекала был доволен. Сегодня битва Тарашечки с Мораной рождалась почти на ходу, по мгновенному наитию. А ведь с утра он даже не собирался на торг выходить. Опасное это дело, скалозубить о будущем правителе города. Поди знай, как дальше дело пойдёт: ещё попомнят некстати. Однако покровитель Огненный Змей не оставил Брекалу, не забыл жертвенных возлияний. Пролетел слух, будто на торгу крикнули вора. Да не кто-нибудь крикнул – Люторад, скомороший ненавистник. Уж этот вцепится, не отпустит. И точно, пронеслась весть о скором суде, стали ждать казни. Тут уж на площадь побежали и те, кто по лености пропустил вече, а Брекала бросился к скрыне – обряжать палача. Теперь он посасывал намятый рот, предвкушая отменный сбор и пиво в кружале.
В дальнем конце площади что-то начало происходить.
Над говорливым скопищем неожиданно взмыл всего один голос, но такой, что головы начали поворачиваться.
Человек пел – и как! Ему не верста были ни Брекала, ни понукалка-гудошник, не говоря уже о рожечнике. Голос заполнял широкую площадь, играл сам с собой, ударяясь в стену подклета, уносился на ликующих крыльях через разлив, достигая аж Дикого Кута.
Без натуги, без выученного умения, свободно и легко, как птица поёт.
Брекала сперва не поверил собственным ушам. Потом сообразил: его вызывали на поединок.
Позоряне тоже всё поняли. И очень обрадовались новой потехе. Стали тесниться, расступаясь улицей от одного к другому. Ошеломлённый скоморох увидел наконец супостата. С ним надумал тягаться бессовестно молодой парень, почти отрок. Явно пришлый, с лыжами за спиной. Наглой удали в нём было на семерых, а голосина!.. Вот уж правда святая: Боги одним дают, другим лишь показывают.
– А ну рот закрой!.. – крикнул Брекала.
И вмиг понял, как жалко прозвучал его самочинный запрет.
– Охолонь, Тарашечка, – посоветовали стоявшие у занавеси.
– Тебя мы слушали, желанный, – добавил кто-то, подражая пискливому говору болванчика. – И ты нам парнишку слушать не мешай!
Раздался смех.
И словно для того, чтобы окончательно приобидеть Брекалу, у его противника объявилась подмога. Кувыки – слепой, хромой да третий горбатый – встали по сторонам, изготовили гудебные снасти, обшарпанные, надтреснутые, годные разве что нищенскую жальнýю тянуть. Владиться в голосницу они и не пробовали, куда им. Просто взялись отмечать каждый круг песни ударом струн, воплем пыжатки.
Вон оно как. Гусли, всемерно изгоняемые Мораной, провозглашали Ей хвалу… А небо почему-то не падало.
Возмущённый, побагровевший Брекала сделал несколько шагов навстречу обидчику… остановился. Он был способен распознать настоящее, когда оно ему представало. Голос парня словно выдёргивал крашеные пёрышки его представления, пускал по ветру, – им ли равняться с лебединым размахом и чистотой!
Понукалка и рожечник не поняли увиденного вожаком. Да что с них возьмёшь. Бросив снасти, общники пробежали мимо Брекалы. Яркие, весёлые балахоны плохо вязались с перекошенными яростью рожами: кто-то собирался ссыпать их заработок себе в шапку! Действительно, коротышка уже обходил людскую улицу, драный треух в его руках зримо тяжелел.
Брекала, непонятно как, уже знал, что сейчас будет.