Тайный заговор

Государственный секретарь вынул из внутреннего кармана своего костюма дешевую сигару, откусил кончик и, ища в карманах брюк спички, ответил:

— Взрыв моего автомобиля спутал наши планы.

— Как такое вообще могло произойти?

— От этого никто не застрахован, — заявил монсеньор Ломбадо, он же Люцифуте. Его голос звучал так, словно он только что проснулся. — Наверняка это работа какого-нибудь сумасшедшего. Полиция до сих пор не нашла никаких следов преступника.

— Меня хотят устранить всеми средствами, — сказал Смоленски. — И что я такого сделал?

Это прозвучало настолько невинно, что у всех сидевших за столом на мгновение отнялся язык. Кроме кардинала Шперлинга.

— А Леонардо в багажнике вашего автомобиля, Асмодей?

Смоленски медленно выпустил сигарный дым сквозь стиснутые зубы и нехотя произнес:

— Это стоило нам десять миллионов долларов, зато я остался жив.

Кардинал курии Шперлинг цинично усмехнулся.

— В таком случае мое предположение о том, что Леонардо в вашем багажнике был оригиналом, а не копией, как заявлялось в прессе, верно. Вы часто разъезжаете с Леонардо в багажнике, Асмодей?

— Чепуха. Богатый сумасшедший японец собирался забрать у меня картину час спустя. Я специально припарковал автомобиль в некотором отдалении от своей городской квартиры. Там должен был состояться обмен: Леонардо в упаковочной бумаге — на десять миллионов долларов в чемодане. Все было продумано до мелочей, никто бы и не заметил, что произошло.

Шперлинг провел рукой по заросшему подбородку. При этом он скривился, словно ему в голову пришла неприятная мысль. Затем, не отводя взгляда от Смоленски, он задумчиво произнес:

— Ваш рассказ вынуждает меня спросить вас, Асмодей: сколько картин-оригиналов еще осталось в Ватиканских музеях?

Вопрос кардинала оказался для Смоленски неожиданным. Он попытался уйти от взгляда Шперлинга, но тот нацелился на него, словно лев на добычу.

— Ну? — настаивал кардинал курии.

— Трудно сказать, — неуверенно начал Смоленски. — Конечно, записей по этому поводу нет. Однако вы можете исходить из того, что картины большого формата старых мастеров и фрески в станцах[30] все еще настоящие. Вспомните, Бельфегор, на данный момент картины — наш главный источник доходов. На пожертвования даже сам наместник не сможет прокормить всю нашу организацию.

— И эта сделка с Леонардо должна была послужить исключительно для того, чтобы пополнить наши счета?

— Конечно, зачем же еще?

Кардинал Шперлинг театрально возвел очи к потолку и едва слышно пробормотал себе под нос:

— Можно было и прикарманить всю выручку…

Смоленски, хорошо расслышавший замечание Шперлинга, вскочил, ткнул пальцем в кардинала курии и закричал:

— Бельфегор, я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно! В противном случае с этого момента я считаю себя вашим врагом.

Напыщенные слова Смоленски вызвали у Шперлинга улыбку.

— Слушайте, Асмодей. Я не утверждал, что, устраивая эту сделку, вы собирались набить себе карманы. Я только хотел намекнуть, что такая возможность существует всегда…

— Я не позволю этого! — ярился Смоленски. — Даже вам, Бельфегор! Я — государственный секретарь Ватикана!

— Хорошо хоть, что пока не сам Господь Бог… — отмахнувшись, с иронией произнес Шперлинг.

Прежде чем ссора вышла из берегов, кардинал Пьетро Садона, ультраконсервативный префект богословской конгрегации, взял слово и призвал собравшихся соблюдать единство духа.

— Братья, — по-латински обратился он к членам тайной организации, широко раскинув руки, — избегайте раскола, поскольку только вместе мы сможем достичь нашей великой цели. Взываю к вам, не впутывайте сюда свои личные дрязги!

Государственный секретарь потушил сигару о край стола и, сунув окурок в карман пиджака, со всей серьезностью произнес:

— Если вы считаете меня недостойным доверия большинства, то я охотно уступлю свой стул за этим столом.

Заявление его преосвященства вызвало беспокойство среди присутствующих, поскольку они приняли слова Смоленски за чистую монету. На самом же деле эта мысль была для Смоленски столь же невообразима, как и вознесение живой Девы Марии на небо.

В любом случае кардинал курии Шперлинг оказался в западне, поэтому ему пришлось выдавить из себя извинение, сказав, что он даже в мыслях не хотел обидеть Асмодея.

— А теперь к делу!

Государственный секретарь развернул на столе план Ватикана с какими-то пометками. Одетые в черное мужчины с любопытством склонились над ним. Смоленски обвел пальцем площадь Святого Петра.