Таёжные рассказы

В тундре было тихо. Стояла середина лета, и птицы уже не пели своих песен. Только назойливо жужжал гнус, тучами носящийся в воздухе. Но в тундре человек так привыкает к этому непрерывному жужжанью, что перестаёт его замечать.

Сидя на высокой кочке, я опустил на лицо сетку от комаров и углубился в свои записи. Проводник молча наблюдал за горящей спиртовкой.

Вдруг я почувствовал, как Тульчин легонько тронул меня за рукав.

— Смотри! — шепнул он, показывая на другой берег ручья.

Я поднял голову.

В десятке шагов от нас к ручью спускался куличок-плавунчик. Маленький, чуть побольше воробья, он то исчезал среди скрюченных кустиков, то, легко вскакивая на кочки, на минутку застывал на месте, беспокойно оглядываясь назад. Время от времени куличок посвистывал нежно и призывно: «Кюи… кюи!»

«Кого он зовёт?» — подумал я и в этот момент заметил трёх птенцов, гуськом ковыляющих за папашей. Они забавно переваливались с лапки на лапку и никак не успевали за проворным отцом. Плавунчик терпеливо дожидался своих детей и, не давая им передышки, вёл ближе и ближе к ручью.

Вот всё семейство вышло на илистую косу, к самой воде. Плавунчик-отец, не останавливаясь, шагнул в крошечный заливчик и вмиг оказался посреди ручья. Здесь он задержался и начал посвистывать по-прежнему нежно, но всё более настойчиво. Однако птенцы бестолково топтались на берегу, не то боясь воды, не то не понимая, чего хочет от них отец.

Нам с Тульчиным нетрудно было догадаться, в чём тут дело. Плавунчики — превосходнейшие пловцы. Этой особенностью они отличаются от прочих своих собратьев-куликов. Плавунчиков можно встретить не только на тихой глади рек и озёр, но и на бушующем море, за много километров от суши. Вышедшее к ручью семейство, по всей вероятности, гнездилось где-то неподалёку, и сейчас папаша намеревался преподать своему потомству первый урок плавания.

Между тем куличок, перестав напрасно звать к себе детей, выбрался на берег. Вид у него был довольно сердитый. Потоптавшись, нахохлясь, возле притихших птенцов, он вдруг толкнул одного из них в ручей. Бедняга птенец пискнул, неумело побарахтался в воде и поспешно выкарабкался на илистую отмель.

Я едва не расхохотался. «Урок плавания» проходил явно безуспешно! По всей вероятности, это понял и плавунчик-папаша. Призывно свистнув, он повёл семейство вверх по берегу.

Решив, что кулички направились обратно, я снова склонился над тетрадью. Тульчин начал помешивать ложкой в кастрюле.

Прошло несколько минут. Переворачивая дописанную страницу, я глянул в сторону ручья и от удивления даже привстал. Все три птенца плыли вдоль берега на приличном расстоянии друг от друга, а отец, носясь по воде взад и вперёд, казалось, подбадривал каждого из них.

Только теперь я понял, почему плавунчик повёл птенцов вверх по ручью. Выше берег был совершенно отвесный — вскарабкаться на него из воды кулички не могли. Столкнутые настойчивым папашей в ручей, они невольно должны были проделать вплавь довольно длинный путь до более удобного места.

У илистой отмели семейство вылезло на сушу и как ни в чём не бывало в том же порядке побрело в тундру.

Плавунчик всё-таки преподал своим птенцам не совсем приятный, но необходимый урок.

Бескрылый

Сентябрьским днём у реки работала бригада плотовщиков. Бревно за бревном сталкивали они в воду, чтобы связать новый плот.

Берег реки был загромождён штабелями соснового леса. Они тянулись высокими, длинными рядами, и между ними были оставлены лишь узкие проходы для спуска к реке.

По одному из таких проходов на берег вышел гусак. Он приковылял из села, что раскинулось почти у самого края обрыва. Беспокойно топчась у воды, гусак то и дело поглядывал на небо и время от времени тревожно гоготал.

— А ведь это мой, — узнал гусака один из рабочих. — Ишь беспутный! Опять отбился от гусей.

— Он у тебя какой-то интересной породы: похож на дикого, — заметил его товарищ.

— Так он и есть дикий, — объяснил хозяин. — Весной принесли ребятишки с болота гусиное яйцо. Жена в это время гусыню на яйца сажала. Ну и подложила под неё находку…

Рабочие снова занялись своим делом. А гусак всё топтался беспокойно на берегу, то подходя к самой воде, то поднимаясь на обрыв.

Это были дни, когда дикие гуси, чуя приближение зимы, улетали на юг.

В голубом небе то и дело проплывали длинные цепочки их стай, и в неподвижном осеннем воздухе далеко разносился приглушённый расстоянием деловитый гогот. Всякий раз, когда над рекой появлялась новая стая, гусак вытягивал шею и кричал громко, призывно.

Но вот из-за леса показалась ещё одна стая. Она летела совсем низко. Казалось, что можно было пересчитать маховые перья в крыльях каждой птицы.

И тут гусак, неуклюже разбежавшись по гальке, поднялся в воздух. Он сделал полукруг, набирая высоту, потом направился наперерез стае.

Плотовщики прекратили работу. Все с интересом ждали, что будет дальше.

А гусак, часто взмахивая крыльями, уже сближался со стаей. И только теперь всем стало видно, как тяжело и неуклюже он летит, как некрасив он в воздухе по сравнению со своими дикими собратьями.