Тайпи. Ому (сборник)

Мы горячо желали узнать, как поступят с нами. Капитан Боб ничего не мог сказать, но теперь мы были полностью предоставлены самим себе.

На следующий день после отплытия «Джулии» он пришел грустный и сообщил, что Уилсон отказался присылать нам что-либо вместо бадьи с сухарями, которая больше не будет доставляться. Мы решили, что можем спокойно разойтись. Но так легко врагу от нас было не избавиться, мы решили пока оставаться на месте и при случае досадить ему.

У нас не было никаких средств к существованию, и мы не могли рассчитывать на лучшее жилье, чем у капитана Боба. К тому же мы искренне полюбили его и не представляли себе, как сможем расстаться с ним. Мы решили теперь сами добывать себе все необходимое.

На прощание Джермин оставил нам подарок – наши сундуки со всем их содержимым. Их передали на хранение одному вождю. Консул приказал, чтобы сундуки нам не отдавали, но мы могли приходить и брать что-нибудь из одежды.

Мы отправились к вождю. Капитан Боб пошел с нами и потребовал, чтобы нам выдали наше имущество. Это было сделано, и мы со вкусом расставили сундуки в нашей тюрьме. Помещение оказалось, в глазах Боба и туземцев, верхом изысканности, и здесь даже проходили заседания туземного суда. Судья Махини и его коллеги сидели на одном из сундуков, а обвиняемые и зрители лежали на земле, кто внутри здания, кто снаружи.

Чего только не было в сундуках: принадлежности для шитья, отрезы ситца, обрывки веревки, складные ножи… Но из одежды не осталось ничего, кроме старых курток, остатков фланелевых рубашек, отдельных штанин и рваных чулок. Все это было, впрочем, довольно ценно, так как бедные таитяне падки на любые европейские вещи.

Сундуки считались большой ценностью, особенно если замок не был сломан, щелкал и владелец мог ходить с ключом. Царапины и вмятины считались крупными изъянами. Одного старика, очарованного большим сундуком красного дерева, принадлежавшим доктору, как-то застали за тем, что он прикладывал целебную мазь к царапине на крышке.

Сундуки считаются лучшим украшением таитянского дома, женщины, получившие его, приходят в неописуемый восторг.

…Новость о том, что мы разбогатели, принесла нам множество «тайо», или друзей, желавших заключить с нами союз и исполнять наши малейшие желания.

Полинезийцы вступают в тесную дружбу при первом же знакомстве. Когда их посетили первые европейцы, туземцы так восхищались ими, так хорошо относились к ним, что тут же предлагали дружбу. Именно поэтому даже вожди приезжали на корабли с берега – чтобы подружиться. Их подданные так же приветствовали матросов. Этот обычай сохранился на некоторых островах и до нашего времени.

У каждого из нас сразу появился друг туземец. Я подружился с красивым юношей по имени Поки. Каждое утро на рассвете появлялась его пирога, нагруженная разнообразными плодами.

Разгрузив, он привязывал ее к бушприту, где она покачивалась весь день, готовая к тому, что хозяин в любой момент отправится на берег с каким-нибудь поручением.

Как-то я обмолвился, что я любитель раковин и разных редкостей. Поки отправился на пироге вглубь бухты и сутки не возвращался. Затем показалась его пирога, медленно скользившая вдоль берега. Чтобы не намочить груз, он построил ближе к носу пироги что-то наподобие помоста с перилами из прутьев. На помосте лежали желтые бананы, раковины каури, кокосовые орехи и красные кораллы, несколько кусков дерева с резьбой, маленький идол, свертки таппы…

На острове Поки везде сопровождал меня. Он останавливал всех встречных туземцев и торжественно представлял их мне – «тайо кархоури», или своему лучшему белому другу.

Он даже показал мне молодую девушку, дочь вождя, слава о красоте которой распространилась и на соседние острова. В числе ее поклонников был и Тубои, наследник Таматоя, короля одного из островов. Девушка была и вправду очень хороша. Глаза ее были лучисты, а гибкая тонкая рука, выглядывавшая из-под одеяния, казалась самим воплощением красоты.

Поки ни разу не попросил о вознаграждении, но иногда выражение его лица выдавало плекаемые им надежды…

Глава 27

На дружбу со мной претендовал некий Кулу, довольно красивый юноша, в своем роде франт. Я согласился на дружбу с ним и тем избежал приставаний остальных туземцев – они не ревнивы в любви, однако совершенно не терпят соперников в дружбе.

Перечисляя свои достоинства как друга, Кулу сообщил мне, что он приобщен к христианству. Он без конца повторял, что безгранично любит меня («нуи, нуи, нуи», – говорил он). Слово «нуи» означает «большое количество», и его повторение равносильно приписыванию нолей справа от цифры – чем их больше, тем больше число. Вот как относился ко мне Кулу. Однако его слова на поверку оказались ничего не значащими, он откликался только на звон монет.