Однажды я неожиданно рано вернулся из дома Тай, и мой приход явно привел моих сожителей в величайшее смущение. Они сидели все вместе на циновках, и по веревкам, тянувшимся из-под крыши до полу, я тотчас же увидел, что таинственные свертки для какой-то цели спущены и рассматриваются. Явное замешательство, которое туземцы обнаружили при моем появлении, вызвало во мне недобрые предчувствия и желание узнать тайну, так ревниво охраняемую. Вопреки стараниям Кори-Кори удержать меня, я силой проложил себе дорогу в середину кружка: прежде чем сидевшие успели спрятать то, что лежало перед ними, я увидал три человеческие головы.
Одну из трех я видел ясно. Она была в полной сохранности и, насколько я мог заметить, подверглась какому-то процессу копчения, который и придал ей вид сухой твердой мумии. Две длинные пряди волос были скручены пучками на макушке головы. Провалившиеся щеки казались еще ужаснее от соседства с рядом блестящих зубов, видных между ссохшимися губами, а глазные впадины, прикрытые овальными кусочками перламутровой раковины с черной точкой посередине, увеличивали безобразие головы. Две головы из трех были головами островитян, но третья — к моему ужасу — была головой белого человека. Хотя она была поспешно спрятана от меня, все же одного взгляда достаточно, чтобы убедиться в этом.
Милостивый бог! Желая разгадать тайну свертков, я разгадал, быть может, другую: тайну судьбы моего товарища. Мне хотелось сорвать куски ткани и подтвердить ужасные сомнения, терзавшие меня. Но прежде чем я пришел в себя от понесенного потрясения, роковые свертки уже были вздернуты кверху и, как прежде, болтались над моей головой. Туземцы теперь с шумом окружили меня и старались убедить, что виденные мною только что головы принадлежали трем воинам из племени гаппар, убитым во время сражения. Эта явная ложь увеличила мою тревогу, и я немного успокоился лишь после того, как сообразил, что все три свертка я видел еще раньше, чем исчез Тоби.
Но хоть ужасное предположение относительно гибели Тоби и рассеялось, виденного было достаточно, чтобы еще ухудшить мое и без того скверное настроение. Я не вполне верил постоянным убеждениям тайпи, что они никогда не едят человеческого мяса, но, не наткнувшись ни разу за все мое долгое пребывание в долине на доказательство обратного, я надеялся, что это происходит редко, и что я буду избавлен от ужаса быть свидетелем такого случая. Увы, эти надежды не оправдались.
Меня всегда удивляло, что сведения о людоедческих племенах мы редко получаем от очевидцев этого отвратительного обычая. Страшные сведения об этом всегда основываются или на рассказах из вторых рук, или на признаниях самих дикарей, когда они достигают некоторой степени цивилизации. Полинезийцы знают об отвращении белых к этому обычаю, поэтому всегда отрицают его существование и с удивительной старательностью пытаются скрыть все следы людоедства.
Через неделю открытия тайны свертков я случайно находился в доме Тай, когда послышались звуки, оповещавшие о новой военной опасности, и туземцы, бросившись к оружию, устремились против вторично напавших на них гаппаров. Все что произошло при первом нападении, повторилось и теперь, только на этот раз я услыхал со стороны гор по крайней мере пятьдесят мушкетных выстрелов за время сражения. Через час или два по окончании его громкие песнопения, разносившиеся по всей долине, возвестили о приближении победителей.
Я стоял рядом с Кори-Кори, прислонившись к перилам террасы и поджидая появления воинов, когда шумная и многочисленная толпа островитян с дикими криками вышла из соседней рощи. В середине толпы шествовали четыре человека, один впереди другого на равном расстоянии шагов в восемь или десять; они несли на плечах шесты с привязанными к ним тремя длинными узкими тюками, которые были завернуты в широкие свежесорванные пальмовые листья и сколоты бамбуковыми щепочками. То там, то здесь на этих зеленых пеленах видны были пятна крови, так же как и на голых телах воинов, тащивших ужасную ношу. Бритая голова первого воина была изуродована глубокой раной с подтеками запекшейся крови. Этот туземец, казалось, падал под тяжестью, которую нес. Широкая татуировка на его теле покрылась кровью и пылью, воспаленные глаза беспокойно бегали, и весь вид его указывал сильное страдание. Но все же он в каком-то возбуждении довольно быстро продвигался вперед, а окружающая толпа старалась подбодрить его криками. У остальных воинов руки и грудь были в ранах, которые они чванливо выставляли напоказ.
Эти четверо, наиболее проявившие себя в последней стычке, удостоились чести нести тела своих убитых врагов в дом Тай. Таков был вывод, подсказанный мне как собственными наблюдениями, так и объяснениями Кори-Кори, насколько я мог понять их.