Тайпи

Это неприятное открытие совсем разрушало наши планы: ведь не спускаться же с горы в Нукухиву за пищей! Что делать? «Долли» простоит на якоре, быть может, целых десять дней, — чем же мы будем питаться в течение этого времени? Я горько раскаивался в своей непредусмотрительности, в том, что мы не запаслись как следует хотя бы сухарями. С грустью вспомнил о той жалкой горсти, которую я засунул за пазуху, и захотел узнать, что сталось с ней. Я предложил Тоби совместно обследовать наши карманы. Мы уселись рядом на траву, и Тоби первый стал вытаскивать свои запасы: фунт табаку, покрытый снаружи крошками морских сухарей, четыре или пять ярдов ситцу с узором, несколько испорченным желтыми пятнами от табака, и, наконец, маленькая горстка чего-то мягкого, липкого и бесцветного, что он сам в первую минуту затруднился определить. Это была смесь крошек хлеба и кусочков табаку, сделавшаяся похожей на тесто, размокшая от пота и дождя. В другое время я счел бы это несъедобным, но теперь смотрел на эту массу как на бесценное сокровище и постарался с особой осторожностью переложить ее на большой лист, сорванный с соседнего куста. Тоби объяснил мне, что нынче утром он положил себе за пазуху два сухаря, рассчитывая пожевать их дорогой.

Судя по состоянию, в котором были найдены продукты моего товарища, можно было ожидать, что мои окажутся в столь же плачевном виде. Несколько кусочков хлеба, несколько ярдов белой бумажной ткани и несколько фунтов отборного свернутого жгутом табака составляли все, чем я владел.

Я убедил своего спутника, что как бы ни были малы наши запасы, мы должны разделить хлеб на шесть равных порций, каждая из которых будет дневным пропитанием для нас. Он согласился. Я снял свой шелковый шейный платок и, разрезав его ножом на шесть кусочков, завернул в них все порции по отдельности. Каждая из них составляла приблизительно то, что может уместиться на столовой ложке. Завернув все в небольшой сверточек, я вручил его Тоби на хранение, упрашивая не соблазняться содержимым. Остаток этого дня мы решили поститься, так как завтракали поутру.

Вскочив снова на ноги, мы осмотрелись кругом в поисках приюта: ночь, судя по виду неба, обещала быть темной и бурной. Наконец, мы нашли лощинку, достаточно просторную, уединенную и, как нам казалось, защищенную от дождя и ветра.

Мы немедленно начали собирать ветки деревьев, валявшиеся кругом, для постройки шалаша на ночь. Несколько минут, оставшихся до темноты, мы употребили на то, чтобы покрыть нашу хижину широколиственной травой, росшей в трещинах лощины. Затем забрались туда и усталые улеглись на покой.

Забуду ли я когда-нибудь эту ужасную ночь? От бедного Тоби я не мог добиться ни слова. Единственным утешением было бы услышать его голос, но он молча лежал всю ночь, скрючившись, точно разбитый параличом, и дрожал. Дождь лил такими потоками, что наш бедный навес казался словно сделанным на смех. Напрасно я старался укрыться от бесконечных потоков, лившихся на меня: защищая одну сторону, я неминуемо подставлял дождю другую, и вода непрестанно находила новые отверстия, чтобы промочить нас.

Понятно, что я проснулся, как только уловил слабое мерцание чего-то вроде зари, и, схватив своего товарища за руку, объявил ему, что солнце всходит. Бедный Тоби поднял голову и после некоторой паузы сказал хриплым голосом:

— Очевидно, дружок, мои топовые фонаре потухли: с открытыми глазами мне темнее, чем когда они были закрыты.

— Глупости! — воскликнул я, — ты еще не проснулся.

— Не проснулся! — завопил Тоби в ярости, — не проснулся! Ты хочешь меня убедить, что я спал, да? Это оскорбление — предположить, что человек может заснуть в такой мокроте!

Пока шло это объяснение, стало немножко светлее, и мы выползли из нашего логовища. Дождь перестал, но все кругом было мокро. Мы стащили с себя намокшее платье, выжали его, насколько могли, и стали думать о том, чтобы нарушить наш пост, так как прошло уже двадцать четыре часа с тех пор, как мы поели. Сначала мы разделили дневные порции на две равные части и, завернув одну из них, чтобы вечером подзакусить, разделили остальное возможно ровнее и стали тянуть жребий, кому первому выбирать. Я мог бы поместить кусочек, выпавший на мою долю, на кончике пальца, но, несмотря на это, постарался, чтобы прошло добрых десять минут, прежде чем я проглотил последнюю крошку.

А затем предложил Тоби, вместо того чтобы рыскать по всему острову, подвергаясь опасности быть накрытыми, оставаться тут, на этом месте, до тех пор, пока у нас хватит пищи, построить себе удобную хижину и соблюдать величайшую осторожность. Со всем этим мой товарищ согласился.