Тают снега

«Это Васыль», — говорили повсюду. В живых он оставил лишь двенадцатилетнего сына старосты, чтобы было кому обо всем рассказать. Так Кровавый Васыль делал многие годы, утверждая в людях власть страха.

Из безрезультатной погони воинская часть вернулась в полночь. На следующее утро Нина, отправляясь в костел, столкнулась в дверях с откуда-то возвращавшейся Хеленой. Вечером военные забегали вокруг поста. Нина наблюдала за их действиями, стоя у забора на задах усадьбы, как вдруг услышала за собой тихие шаги. Она повернула голову и застыла: к ней шел офицер. Офицер был вооружен, на плече висел планшет. Он был какой-то бледный и вялый, смотрел в сторону.

— Ты могла бы позвать сестру? — медленно спросил он.

Нина хотела закричать, хотела сказать ему все, что думает…

— Хорошо, — прошептала она и ушла.

Спустя полчаса, когда загудел мотор грузовика, кто-то в деревне крикнул, что солдаты уезжают насовсем. По улице ходил солтыс и успокаивал народ. Сестру Нина ни о чем не спрашивала. Когда наступил вечер, стала у забора. Она дождалась момента, когда из ворот поста вышел милиционер с телефонным аппаратом в руках и пошел в направлении полей.

Странной была эта весна и плохим лето в жизни Нины. Ее озорную доброжелательность сменило ожесточение. Когда люди хвалили зеленеющие озимые, она со злорадством вспоминала, что мельницы в округе сожжены. Когда солнце уже золотило колосья и мальчишки подсматривали за купающимися девчатами, она считала их не как раньше, давясь веселым писком, а с глухой неподдельной злостью. Она кричала, что они уже стали выше винтовки, и отпускала едкие замечания в адрес солдат, совсем как старая карга. Осталась только былая быстрота во всем, что она делала. А может быть, даже и усилилась. Несколько раз за эти полгода было так, что она, несясь по каким-то своим хозяйским делам, вдруг, как пораженная громом, останавливалась, заслышав урчание идущего со стороны гор грузовика. Это армейские соединения проводили операцию, ощупью разыскивая еще глубже спрятавшегося противника, но в деревне воинской части давно не было. Однажды утром Нина подслушала, как Хелена расспрашивала солдата, остановившегося напиться воды из колодца, об офицере по фамилии Колтубай, и не могла даже назвать номер части: вот тогда-то Нина и потеряла надежду. Алексы приучил ее, чтобы она давала ему знать при каждом появлении военных. Брат ей рассказал, что он воевал и руки лишился в какой-то Армии Крайовой, которая была иной, чем Войско Польское,[14] и теперь он чего-то боялся. Однажды спрошенный Ниной, он приказал ей шутливым тоном: «А ну-ка сгребай сено!» — и больше она не пыталась проникнуть в его тайны. Хелена ходила тихая и покорная в присутствии мужа, который, видя, что Алексы, несмотря на свое увечье, может работать по хозяйству, все с большим бесстыдством признавался в своей старости. Вечерами он рассказывал, как сам Кровавый Васыль поломал на нем зубы. Будто бы сожжение деревни и единственного в околице костела было ничто по сравнению с тем поражением, которое потерпел атаман, поскольку уцелел органист — главный хранитель веры и польскости.

Когда жатва уже приближалась к концу, Хелена настойчиво заговорила о том, что надо ехать в костел. Нина поворачивалась лицом к стене, увешанной святыми, и как бы про себя говорила, что в городке, где находится костел, наверняка стоит гарнизон. И все-таки упорство Хелены объяснялось чем-то другим. Несколько раз ночью вместе с ровным похрапыванием органиста Нина слышала плач. Однажды, когда разговор вновь свернул к этому, она злобно прошептала, подходя к полыхающей плите:

— Будешь исповедоваться, сестра?

Хелена подняла голову и сказала неожиданно громко и печально:

— Буду…

Нина залилась краской стыда. Старик, хоть и напуганный перспективой все еще рискованного путешествия, в конце концов пообещал.

Его выручил случай. На другой день утром Нина вбежала, ища Алексы с обычным в таком случае криком: «Едут!» Со стороны гор доносился ровный шум мотора. Алексы кинулся в поле. Грузовик-фургон остановился у соседней усадьбы; в кузове под брезентом находились раненые и больные солдаты ВОП. Их было человек двенадцать. Двое здоровых сопровождающих принесли им немного воды из колодца, а потом на глазах у Нины совершили обряд поения машины и уехали.

Далеко за полдень со стороны гор донесся грохот. Он приближался необычно быстро. Затем через деревню пролетели три грузовика. Солдаты стояли, держась за железные дуги, поддерживающие брезент. Куры с кудахтаньем взлетели на заборы, машины были уже на другом конце деревни.

— Опять что-то… — говорили люди на полях. Те, у кого на возу лежали снопы, влезли на них, но из-за поднявшейся пыли могли увидеть немного.