Тают снега

- Нина! - кто-то негромко окликнул ее. Она остановилась. В мгновение надежда погасла, и на лице вновь появилось выражение безразличия. Офицерик не знал ее имени.

- Нина!

Она быстро обернулась. Неуверенно шагнула вперед.

- Это я, - услышала она шепот брата. Два года тому назад, после исчезновения отца, он ушел к партизанам.

- Глупая, - прикрыл он Нине рукою рот. - Тише, в селе полно солдат... - прошептал он, целуя сестру. Спиной она почувствовала железную твердость его второй руки. Когда он ее отпустил, она увидела в полумраке металлический крюк.

- Идем, - сказал он, направляясь в сторону дома.

Когда Нина зажгла коптящую керосинку, желая увидеть ужасный крюк, заменявший брату левую кисть, она заметила, что Алексы внимательно вглядывается в висящие на стене ряды икон.

- Это органист из Вишнёвца. Хелена вышла замуж за старого... ответила она враждебно на молчаливый вопрос.

- Военные в селе давно? - спросил он.

- Весною... - начала она отчет о свадьбе сестры, как вдруг заметила, что Алексы думает о чем-то другом. - Позавчера пришли...

- Навсегда?

- Так говорят. Но уже сегодня были в бою и...

- Нина, людям не надо рассказывать о том, что услышишь. Алексы вернулся, и все, а что делал, что с ним было...

Он небрежно махнул культей, задев ею за стол.

- Есть дай.

Двигаясь как сомнамбула, Нина стала накрывать на стол.

- Алексы, ты ничего не узнал?

- О чем?

- Ну, об отце? - всхлипнула она вдруг.

- Когда мы были далеко, есть там такая Волынь, о которой не слышала ни ты, ни мать, может, отец слышал, так там я был в АК, в любомельской компании - название у нее по одному городу. Далеко мы в том Волынском воеводстве были, и долго это было, месяца четыре. И вот когда мы возвращались, то они, эти любомельские, шли через свои земли и ни одной родной деревни не нашли. Одни печи. И вот когда завязался бой, они вынули затворы из винтовок, - Алексы поудобней положил железную руку, чужую, словно оружейную деталь, -...чтобы не убить преждевременно, издалека, чтобы штыком почувствовать кости, - он говорил о враге, как об одном человеке.

Я у капитана Мотыля был... - добавил он и вдруг устыдился всего этого монолога. - Хлеба больше нет? - спросил он, потому что она слушала, не глядя на стол.

- Так ты ничего не узнал? Ну, об отце?..

- В одной деревне... - медленно начал он, жадно кусая черствый хлеб, в одной деревне мы встретили сумасшедшего... Он засыпал колодцы. Все колодцы в деревне. Сожженной. Пока на постое рядом не узнали, с чего это началось. У него была жена полька. Когда пришли уповцы, он хотел ее укрыть и опустил в ведре в колодец. А они к нему: "Где твоя, говори". А он нет и нет. Пока ее не нашли. Но вытаскивать не стали. "Иди за топором", - говорят ему. Приносит крестьянин топор. "Руби", - говорят и на веревку показывают, к которой ведро привязано. Крестьянин ничего, целятся в него - ничего. "Руби, - говорят, - а то детям головы отрежем". И уже держат детей, а штыки в руках. Как начали эти дети реветь, так она снизу: "Руби! - кричит. Руби, Остап!", или как его там. И он ударил топором. Утопил ее. Теперь по деревне ходит, воду там не берут...

Алексы внезапно встал и, вытянув шею, прислушался.

- Это Хелена возвращается. С мужем, - успокоила она его.

Алексы исподлобья посмотрел на иконы и сел. Но Нина чувствовала, что подозрительность в нем не проходит. Внезапно все погрузилось во мрак. Это Алексы задул свечу. Сквозь открытое окно донесся настойчивый мужской голос и неясный шепот сестры. Луна, ободренная темнотой, осветила двор; теперь было видно, что к их дому в сопровождении Хелены идет офицер.

- Бесстыжая... - пожаловалась Нина брату и вдруг заметила, что Алексы в комнате нет. За ней зияла темнота распахнутой двери.

Нина отпрянула от окна и остановилась посреди комнаты, через которую они обязательно должны были пройти. Стало тихо. Сейчас она ненавидела этого офицера. Вероятно, они сели на скамейку перед домом. Когда они о чем-то шептались, она боялась каждого их слова, когда замолкали, чувствовала, что тишина еще хуже.

Нина оцепенела. В чувство ее привел скрип открываемой двери. Потом послышался грохот, задвигаемой изнутри дверной скобы. Едва она успела отступить в тень, как Хелена была уже в комнате. Хелена отпрянула от двери, словно чего-то испугавшись, поправила волосы.

- Блудница! - грозно выкрикнула Нина слышанное когда-то в костеле слово. Оно, это слово, само заставило потянуться ее руки к растрепанным волосам сестры. Хелена сразу вступила в драку. Дрались они по-бабьи, больше всего стараясь обезобразить лицо. От неожиданного рывка обе упали, долго катались, заметая пол юбками, пока старшая не придавила более ловкую Нину. Нина лежала неподвижно, тихо, собирая силы. Вдруг она почувствовала, как на ее щеку упала капля, вторая... - Хелена плакала.

- Хелена, сестричка! - крикнула младшая, стараясь встать с пола. Она поднялась на локти и смотрела на нее долго, пока та не встала. Только потом поднялась и Нина. Хлюпнула носом. - Но ты все равно, - Нина зарыдала, и плач сломал ее голос, - блудница... - простонала она и выскочила из комнаты.