Так близко к горизонту

– Знала. О, знала. Она точно знала, что он делал. Он часто бывал в моей комнате часами, ночами. Она слышала нас. Он кричал на меня, я плакал, звал её и умолял что-нибудь сделать. Она игнорировала всё. Игнорировала меня. Она соткала для себя собственную реальность.

Он метался по комнате, как тигр к клетке, и всё время обеими руками проводил по волосам. Он ругался на английском себе под нос.

– Зачем я вообще тебе это рассказываю? – без перехода крикнул он мне. – Ты и так всё знаешь.

– Потому что тебе может стать легче, если ты расскажешь мне об этом. И потому что мы должны понять, как с этим быть.

Он фыркнул.

– Я рассказывал это в суде. Бесконечно много раз. Абсолютно чужим людям. Знаешь, как чувствуешь себя в такой ситуации? Когда нужно рассказывать чужим людям такое дерьмо? Я сидел в суде и чувствовал себя виноватым, а мой отец только глупо ухмылялся, как будто он имел на это право.

Без предупреждения он ударил ногой по шкафу. Хотя на нём были только носки, дерево сразу треснуло. Этого ему было недостаточно. Он снова и снова бил по боковой стенке, пока шкаф не развалился.

Я беспомощно сидела на кровати и смотрела на свои руки, пока он выпускал пар. Внезапно я почувствовала радость, что оставила Лайку у родителей. Дэнни испугал бы её своим агрессивным поведением.

– Я думаю, мне нужен новый шкаф, – снова заговорил он абсолютно спокойно. – Поедем в понедельник покупать новый?

– Конечно.

Вздохнув, Дэнни сел по-турецки у кровати и уставился немигающим взглядом на воображаемую точку на стене. Несколько раз он глубоко вдохнул и выдохнул.

– До десяти лет моя жизнь была абсолютно нормальной, – заговорил он. – Потом я совершил ошибку, и у матери случился выкидыш…

– Погоди! – прервала я его. – Ты совершил ошибку, и поэтому у твоей матери случился выкидыш? Как такое возможно?

Что они вдолбили ему в голову?

– Не прерывай, – остановил меня он. – Просто слушай, ладно? Спросить можешь потом.

– Хорошо! – согласилась я и молча покусывала губу, пока он рассказывал дальше:

– После выкидыша мы переехали в Германию, и мой отец начал пить. Он не смог пережить потерю сына и ненавидел то, что вынужден был жить в Германии. В обеих бедах он винил меня. И становился всё более недовольным, топил всё в алкоголе. Потом он пошёл по наклонной и стал покупать проститутов. Молодых мужчин, почти детей, которые продавали себя ради денег. Моя мать знала, они ссорились из-за этого. Несмотря на это, он всё чаще приводил кого-то домой. Всё чаще, всё моложе, спал с ними в спальне. Моя мать даже это оправдала. Это же были просто друзья.

Он замолчал и на мгновение прикрыл глаза. Я хотела спуститься к нему и обнять, но не осмелилась. Его пальцы дрожали, когда он снова заговорил:

– Мне ещё не было одиннадцати, когда он в первый раз пришёл ко мне в постель. Чтобы пообниматься, как он это называл. Я должен был позволить трогать себя везде. Он сказал, что мне это должно понравиться, иначе он продолжит водить других мальчиков домой, а маме это уже не будет нравиться – и тогда она разведётся с ним. Тогда мне придётся жить в приюте… и всё такое. Раз за разом он заходил всё дальше. Я тоже должен был его трогать, а потом он начал насиловать меня. Он угрожал, что если я не буду послушным, тогда он будет делать то же с мамой, а я ведь точно не хочу, чтобы из-за меня он делал больно маме.

Я могла только потрясти головой, открыв рот.

– Но ты же понимаешь, что это просто гнусная манипуляция с его стороны?

– Теперь да. Тогда я думал, что должен защитить маму. Так что я играл по его правилам. На самом деле у меня и выбора-то не было, кроме как раз за разом сбегать из дома. Я умолял маму сбежать вместе со мной, но она этого не сделала. Вместо этого отец снова и снова возвращал меня, и всё продолжалось без изменений, – Дэнни неуверенно посмотрел на меня. – Ты хочешь вообще это знать? Или мне стоит прервать рассказ?

«Боже, есть что-то ещё?»

– Я хочу знать, – прошептала я и закрыла глаза, чтобы собраться перед тем, что будет.

– Он приходил в комнату и раздевал меня. Иногда он связывал руки верёвкой за головой. Потом он трогал меня везде. Не только руками, но и губами, языком, своим…

Он не мог произнести слово, его трясло от одной мысли об этом. Невольно я задалась вопросом, насколько велик вред, причинённый его отцом, и можно ли устранить хотя бы часть этого вреда.

Образы проносились в моей голове. Образы, которые я не хотела видеть и от которых не избавлюсь теперь до конца своей жизни.