Так было, так будет

Однако начальство этим же девизом пользовалось самым бессовестным образом. Громову поручали ответственные задания, когда провал мог стоить не только карьеры, а награждали непричастных. Уволился «по выслуге лет» в неразберихе 1992 года и сразу уехал в Белгород, Россия. Его прогноз развития событий в Украине оказался точнее, чем предсказания политиков, политологов и даже астрологов. Поэтому сын Геннадий, родившийся в Гуляйполе, заканчивал Академию ФСБ в Москве. А дети бывших украинских начальников Громова скакали на майданах, направляясь в Европу. Дочь, Наталья Викторовна, их значительно опередила. Выскочила замуж за европейца из Франкфурта на Одере. Мать обоих детей – Светлана Петровна, уехала к молодым в Германию нянчить родившихся там близнецов. Возвращаться к мужу не собиралась. Виктор Громов подрабатывал в муниципалитете землеустроителем, дружил с соседями, вечерами разбирал архивы. Поддерживал контакт с райотделом ФСБ, чтобы быть «в курсе». Близость границы с Украиной давала пищу для размышлений, непостижимым образом «Незалежна» отдалялась всё дальше и дальше, оставаясь в тех же географических координатах. В году 2008-м умер Кочубей, не дожив до пышного празднования украинцами 120-летия со дня рождения батьки Махно самую малость. Громов собирался ехать на похороны, но тормознул фээсбэшник, объяснил, СБУ назад борца с «бандерой» не выпустит. Размышлял по поводу: если бы ожил батька Махно в наши времена? Сумел бы увлечь идеями справедливого общества народ и повести в светлое будущее? Анализ оперативной обстановки показал – увлёк бы, но недалеко и ненадолго. Американцы с такими вождями не церемонятся. Застрелился бы двумя пулями. Контрольный выстрел никто не отменял. Ожидал старый чекист войны между «братскими странами», обломками Советского Союза, надеялся оказаться полезным. Бывших контрразведчиков не бывает, выдержки было не занимать, но жизни не хватило.

ИНЬ И ЯНЬ

Общеизвестно, что Век 21-й принёс много новых понятий в жизнь общества человеков, но, при внимательном рассмотрении значительная часть из них являются просто искажением старых представлений. Равенство по гендерному принципу пришло на смену «равенству мужчин и женщин», но различие между ними не устранило. Той первой ночью на правом берегу Днепра Соня и Лукошкин спали, укрываясь одной шинелью (плащ-палаткой? Уже и не вспомнить) вместе. Но лейтенант вспоминал тепло встречи с любимой и рассуждения комдива о философии войны, а женщина Соня мучилась от стыда, считая себя отвергнутой. Ведь её пальцы помнили осторожное ползание по его телу, грудь вздымалась от его тепла, лицо пошило жаром от стыдобушки. Никто не смог бы убедить красавицу, что вспоминает она собственные девичьи грёзы. Никто и не пытался.

Лукошкин тогда убежал с Комдивом на новый НП, едва кивнув на прощанье. Вернулись санитары, навалились заботы. Под напором обязанностей, мучения превратились в огорчения, позднее законсервировались в образе иголки патефонной, нет-нет, да кольнёт сердечко. По-женски, без умысла, на эмоциях. И результат этой подмены реальных событий воображением, в жёстких временных рамках войны, «Доживу – Не доживу», был ожидаем. Обстоятельства сложились так, что Соня вышла замуж за Лозовского. Звёзды сошлись! Дивизию вывели на переформировку – это раз; Лукошкин просто исчез – это два; Лозовского вернули в Москву, он был незаменим в радио играх с Абвером, на фронте, в дивизии Комдива проходил стажировку; Соню он любил – это всё. Расчёт окончен. В 1947-м голодном году, во Львове, родился Вовка Лозовский. Отца Москва опять спрятала на периферии, шло преобразование НКВД в МГБ, соответствующая чистка рядов. Неожиданно для себя, Лозовский из кабинетного работника превратился в боевика-волкодава, одного из авторов новой тактики контр партизанской борьбы. Командовал опергруппой чекистов, замаскированной под «боёвку» УПА (Запрещена в России) Шухевича. Провёл ряд успешных ликвидаций.

Картинка 10. Год 1946-й. Чекисты в прикарпатских лесах новую тактику против бандеровцев применяют: ложные отряды боевиков, ловля на живца. Враг внутренний, одной крови, но противоположных взглядов. Их жалко, они не жалеют.

Ночью тихо в лесу. Тот, кто спит – не храпит. Кто не спит – охотится. Молча. Шуметь могут только те, на кого охотятся. Им уже всё равно. Где-то недалеко заяц попал в капкан, смертным криком зашёлся. Ужасней этого вопля в лесу ничего нет. Кровь стынет в жилах.

Ночью в лесу темно. Луна мелькает в дырявых облаках, свет её виснет среди стволов, отбеливает туман в низинах. Поляна впереди то высвечивается, то исчезает. Природа чарует своим покоем, баюкает. Глаза непроизвольно слипаются, закрытые веки сохраняют картинку, и путник тычется в куст или дерево, удивляясь их появлению ниоткуда.

Ясику, 16- летнему проводнику из местных, страшно. Лес чужим кажется. Лунный свет зыбок, богат причудами, мерещится всякое. Ремень автомата шею натёр. Старается не шуметь, а услышать опасность. Но в ушах только хриплый шёпот майора за спиной: «Двигайся, не стой!».