Так долго не живут

Евстигней попытался вежливо улыбнуться, но его простодушное кустодиевское лицо являло полное, глуповатое непонимание. А вот и соврала Ольга, которая не любит врать! Не говорила она ничего об этой истории ни сынкам, ни своему сдвинутому на камнях супругу. В Петербурге, может, и наболтала ради красного словца, но никаких петербуржцев вокруг музея и Анны Венедиктовны не было замечено. А «купчиха» зато прямо с лица спала, когда сообразила про письма и про Сентюрина. Теперь её, возможно, угрызает совесть. Душевная работа полезна: пусть повертится около несчастной весёлой Аночки, возможно, спугнёт охотника за бриллиантами. У Анны-то Венедиктовны письма Пундырева ещё остались, а бриллианты, может, и не в Ленине запрятаны, а в каком-то из рабов. Знать бы, нашли их воры или нет?

Размышляя таким образом, Самоваров добрался до своего дома. Только тыча ключом в дверь в полной темноте неметёного подъезда (край стылой луны едва начинал заглядывать в ту часть лестничного окошка, которая не была забита фанерой), он сообразил, что зверски устал. Предыдущая ночь у Стаса, с рыжим на груди и с приснившимся Лукиричем, вспоминалась как кошмар. Ольгины макароны камнем лежали в желудке. Замёрзшие руки не гнулись. Хотелось забыться, что Самоварову и удалось вскоре сделать в собственной мягкой и хорошо благоустроенной постели. Ему уже начало что-то сниться, но сквозь нелепые картины начинающегося сна противно, задорно, издевательски загремел телефонный звонок… Самоваров долго пытался проснуться, наконец снял трубку сонной слабой рукой. Густой голос на другом конце провода бодро и деловито поинтересовался:

— Ну что, забили свои яйца в ящики?

— Какие яйца? — опешил Самоваров. — Кто это? Стас, ты, что ли?

— Узнал, поросёнок!

— Ну и шуточки у тебя! Низкопробные…

— Стал бы я так шутить! Ты что, спишь?

— Спал, когда ты затрезвонил.

— Я полчаса ждал, пока ты трубку возьмёшь. Что значит начитаться всякой фигни в библиотеке! Сроду тебя на работе не застанешь. Звонил весь день. Какая-то старуха, должно быть, та, из гардероба, всё долдонит: «Он в библиотеке». Хорошо ты устроился.

— А чего ты звонил?

— Так из-за яиц же. Я имею в виду яйца Фаберже.

— У нас нет яиц Фаберже, — устало вздохнул Самоваров.

— Так другое что-то, но тоже Фаберже. Ты же сам говорил! Что всё везёте к какому-то козлу. Книжку мне ещё дал, проспект с фотографиями, и разузнать просил, — объяснил Стас напрочь забывшему обо всём Самоварову цель своего позднего звонка.

— Ну, и как?

— А так, что ты сейчас окончательно проснёшься. Есть этот красавчик, засвечен в Интерполе. Ещё как! Фотокарточка даже, по-моему, та же, что в вашей книжке. И при ней много всяких интересных штучек. Много раз ваш зарубежный друг задерживался по подозрению во всяких гадостях, но, как у них (да и у нас теперь!) водится, отпускался за недостаточностью улик. Сидел всего пару раз по молодости за неинтересные мошенничества. Вёл себя в гуманной европейской тюряге отлично, освобождался досрочно — за примерное поведение…

— Да не хочу я про молодость и примерное поведение! — вскричал Самоваров. Его живой, со звоном голос вдруг вынырнул из сонного шёпота, как нож из ваты. — Не томи! В чём он марался?

— Ага, вот и проснулся… Тогда ладно. Тогда слушай. Улик, как я сказал, недостаточно, но дела исключительно вонючие, большинство по вашей части. Ещё в семидесятые годы недобрал этот Сезар улик по организации ограблений захолустных итальянских церквей. Оказывается, там тоже в глуши шедевры попадаются. Всё добро свозилось к этому борову, а он его сбывал коллекционерам-штатникам по фальшивым документам…

— А где они в штате были? — спросонья не понял Самоваров.

— Совок ты, Самоваров. Страна такая есть. Соединённые Штаты Америки. Не веришь, сходи в библиотеку, открой энциклопедию…

— Хватит! Поехали дальше!

— Хорошо. В своей стране, Соединённых Штатах Америки, данные коллекционеры состояли в штате сливок общества. Всякими они были миллионерами, даже, скорее, миллиардерами. Эти дяди почему-то как забогатеют, так начинают любить искусство. Покупали дяди у вашего Скальдини картины, статуэтки, какие-то… сейчас посмотрю, я записал!.. Вот: дарохранительницы (до чего Серёга хорошо язык знает! я и русского-то такого слова не слыхал). Есть у вас в музее дар… хранительницы?

— Есть. Покажу при случае. Дальше!

— Дальше — больше. Сезар Скальдини стал дядям гадить. Начал продавать подделки… Тут пошли скандалы, плач дядь, недостаточность улик… Да, заметь, Сезар сильно тяготеет к произведениям ювелирного искусства. Он и сам коллекционирует — не подделки, конечно, но нет гарантии, что откажется от ворованного. Действительно, он разбирается в этом деле неплохо. Лет пять назад промышлял антиквариатом из стран Восточной Европы, иконами. Дела шли бурно. Улик, ясное дело, оказалось снова недостаточно… Много чего на него вешают — якобы вкладывает деньги и в наркотики, и в торговлю нашими Наташами, но всё это так, в тумане… Как тебе портретик?

— Ты знаешь, он правнук Наполеона, задумчиво пробормотал Самоваров.