Так долго не живут

Если б старик Баранов интересовался чем-то ещё, кроме археологии, он был бы, конечно, очень видной фигурой. Например, если бы он занялся политикой, Жириновский выглядел бы в его тени вялой мямлей. Старик обладал бешеным темпераментом, ухватками библейского пророка, редкой склочностью, которая теперь, кажется, переименована в конфликтность, и несомненной харизмой. Все вокруг него вечно кипело, клокотало и извергало пламя пополам с адским шипением. К тому же он был фанатиком своего дела и действительно крупным археологом, так что многие не на шутку считали его одной из самых заметных персон, живущих ныне в Нет-ске. Другие принимали за буйнопомешанного. Внешность Баранова (что особенно важно для телевидения) тоже поражала с первого взгляда. Высокий старик, костистый, худой и сильный, хотя и с перекошенной временем спиной, он легко ходил, широко жестикулировал и чужд был даже тени стыдливости. Выразительную физиономию, морщинистую, будто ножом посечённую, с горящими бесовскими глазками, венчала огромная и пышная седая шевелюра того редкого оттенка, который заставляет вспомнить о зеленоватой шерсти ленивцев, в коей, как известно, обитают водоросли. Одевался Баранов лихо: предпочитал древние немаркие свитера и пиджаки, обсыпанные извёсткой и прожжённые сигаретами. Обуви было у него всего три пары: суконные тапки, красные в клетку, носил он их на босу ногу, летом, валенки для зимы и полевые резиновые сапоги для демисезонов. Таков был «человечек», которого Самоваров избрал орудием спасения нетских сокровищ от корсиканского чудовища. Хоть избирать было особенно не из кого, выбор был шикарный.

Баранов обрушил на обескураженных дам, сидящих за столом с дырами, и на потрясённых зрителей всю мощь своей страсти (а чегуйские курганы для него были даже больше, чем страстью). Он нарисовал жуткую, кошмарную картину поползновений корсиканской мафии. Что-то он не так понял, что-то от себя в пылу увлечения приврал, но впечатление вышло настолько потрясающее, что у режиссёра не хватило духу прервать его вдохновенное камлание, хотя в ожидании томился очередной приглашённый на жёлтый диван гость, местный хоккеист, угрюмый, косноязычный и сильно напудренный в гримёрной. Призвав в конце концов мерещащихся ему возмущённых зрителей немедленно звонить губернатору и требовать отмены гибельной выставки, Баранов покинул жёлтый диван и перекочевал в другую студию. Здесь снималось ток-шоу одной из частных студий «Наш долгожданный гость». Вели её чрезвычайно молодые и бойкие юноша и девушка с кривыми циничными ухмылками. Ноги девушки почитались выдающимися, и потому никаких столов в студии не было, а декорация состояла из трёх глубочайших кресел такого смелого дизайна, что зрителю во время беседы были видны только нижние конечности ведущих и их долгожданного гостя, а также их головы. Шоу было молодёжное, сенсационное, чаще всего в кресле сиживали поп-певцы и голубые шоу-бизнесмены, делившиеся с публикой проблемами финансов, секса и пищеварения. Слух об откровениях Баранова мигом пронёсся по телецентру, и старика залучили в модную передачу тешить молодёжь. Старик прочно утвердился в глубоком кресле и так непринуждённо раскинул свои длинные ноги в нечистых, заляпанных, несмотря на мороз, резиновых сапогах (они как раз были у него в носке по осеннему сезону), что начисто перекрыл знаменитые ноги ведущей, ради которых, собственно, все шоу и затевалось. Кривым улыбочкам он тоже не дал взять над собой верх и понёс всё, что считал нужным. Рассказ о кознях в Нетском музее уже отшлифовался в его обширном, изощрённом уме, слова ловко подбирались, и эффект вышел ещё лучше, чем в «Добром утре». Пара передовых журналистов пыталась вставить несколько междометий в монолог Баранова, но объём лёгких у того был больше, чем у этих цыплят, голос много громче, речь обильнее, и у них ничего не вышло. Оставалось утешаться тем, что передача получилась жгуче скандальной. Когда Баранов, посучив сапогами, выкарабкался наконец из кресла «долгожданного гостя», он тут же получил предложения отсняться для вечерних передач. Баранов был просто находкой для города, в котором мало что происходит.

Самоваров не мог, конечно, знать масштабов внезапно развернувшейся телевизионной карьеры Баранова, но видел «Утро доброе» и остался доволен: такого нельзя было не заметить. Оставалось только ждать реакций и, возможно, возмездия. Он решил не опаздывать и явился в музей вовремя, в сладко-сосущем предвкушении событий.

Вера Герасимовна первой бросилась к нему. Она тоже была в возбуждённом и праздничном настроении.

— Коля! У нас мафия! — без предисловий заявила она.

— Какая мафия? — делано удивился Самоваров.