Так говорил Бисмарк!

Вечером говорили о том, что сумма военных издержек, которую должны будут заплатить нам французы, понижена до шести или до пяти миллиардов франков и что прелиминарные условия мира, вероятно, будут подписаны завтра; так что для них нужно теперь еще только одобрение бордоского национального собрания. Мец уступлен нам. В следующую среду наши солдаты вступят в Париж и займут часть города между Сеной, предместьем Сент-Оноре и avenue des Ternes численностью в 30 тысяч человек, покуда национальное собрание не выразит своего согласия на предварительные условия мира. Это согласие, по-видимому, не заставит себя ждать, и поэтому еще в первой половине марта мы можем начать свое возвращение домой.

Среда, 1-го марта. Рано утром присутствовал на смотре, который король производил войскам, вступавшим в Париж. Я находился за понтонным мостом у Сюреня, затем перешел на лоншанское поле около Булонского леса и смотрел на зрелище с полуразрушенной трибуны ипподрома. На смотре участвовали и баварские полки. Завтра, как говорят, двинут и гвардию.

За обедом, на котором присутствовали вюртембергские министры фон Вехтер и Митнахт, шеф рассказывал, что он также въезжал в Париж и был узнан народом; но против него не последовало никаких демонстраций. Какой-то человек в толпе особенно сердито смотрел на него, шеф подъехал к нему и попросил у него огня; тот исполнил его желание очень охотно. Митнахт рассказывал другую историю об одном высокопоставленном лице, о любопытстве которого шла речь раньше.

«Я не знаю, известно ли вам об этом, – говорил он, – как он одному представлявшемуся ему господину заметил: “А мне очень приятно, я слышал о вас так много необыкновенно хорошего – правда ли это?”»

Общий смех. Только один Абекен, как всегда, относится к таким вольным разговорам с состраданием и чуждается их.

Четверг, 2-го марта. Фавр приехал в половине восьмого и хотел видеть шефа. Но Вольманн не согласился будить его, и парижский сановник остался весьма недоволен. Фавр ночью получил известие, что национальное собрание в Бордо соглашается на предварительные условия мира; он желал сообщить это и просить при этом очищения Парижа и фортов на левом берегу Сены. Это требование он оставил письменно.

Понедельник, 6-го марта. Прекраснейшая погода. Скворцы и чижи исполняют сигнал нашему отъезду. Мы должны завтракать в Sabot d’or, так как наша столовая посуда уже уложена. В час экипажи приходят в движение, и мы с облегченным сердцем двигаемся к тем воротам, в которые въехали пять месяцев назад, и проезжаем через виллу Кублэ, Вилльнев-Сен-Жорж, Шарантон и Фазаннери в Ланьи, куда мы попадаем через семь часов езды и размещаемся на правом берегу Марны, в двух садовых домиках, шагах в трехстах выше затопленного моста.

На следующий день мы выехали отсюда с экстренным поездом в Мец, куда прибыли поздно вечером и остановились в гостинице. Шеф остановился у графа Генкеля в префектуре. На следующее утро мы искрестили город в разных направлениях, посетили собор и осмотрели с одного из бастионов крепости местность к северо-западу от города. Около одиннадцати часов мы опять сели в вагоны, чтобы отправиться через Саарбрюкен и Крейцнах в Майнц, а оттуда во Франкфурт. Повсюду, в особенности в Саарбрюкене и в Майнце, шефа принимали с энтузиазмом, только во Франкфурте было тихо. Отсюда, куда мы прибыли поздно вечером, мы двинулись в путь дальше в ту же ночь и в половине восьмого следующего утра были уже в Берлине, в котором я отсутствовал ровно семь месяцев. Оглянувшись кругом, можно сказать, что за это время было сделано все то, что могло быть сделано.

Примечания

1

 По словам «Constitutionel» от 8-го августа, «давление общественного мнения в Вене обнаруживается постоянно яснее и так сильно, что «Neue Freie Presse» в один только день получила более тысячи писем, в которых подписчики объявляли, что они не будут принимать газеты, если она будет продолжать служить интересам Пруссии ко вреду Австрии». – Здесь и далее примеч. авт.

2