Так говорил Бисмарк!

За обедом были гости у шефа, между прочим, главный почт-директор в Реймсе, Стефан; они рассказывали, что все деревни, замки и виллы около Парижа покинуты жителями и большею частью разграблены. В Монморанси, где находились богатая библиотека, монетный двор и музей древностей, все теперь разрушено, золото и серебро украдены, оставлена только медь, все остальное изодрано в куски, все разбито, все разбросано в беспорядке. На это шеф сказал: «Это не диво там, где правительство заставило африканских стрелков с оружием в руках гнать несчастных жителей, а в наказание за то, что они не проникнуты патриотизмом, приказало опустошить их дома! Наш солдат не крадет денег и не рвет книг. Это сделали мобили, между которыми много разной сволочи. Наш солдат берет себе только пищу и питье там, где ему их не дают, и при этом он, конечно, совершенно прав; если в поисках пищи он сломает дверь или шкаф, то против этого нечего сказать. Кто велит им бежать?»

Вечером по приказанию министра я телеграфировал, что Туль сдался при таких же условиях, как и Седан.

Суббота, 24-го сентября . Министр и другие начали говорить за столом о драгоценных вещах, находящихся в большом зале, которые он только теперь осмотрел и между которыми, как говорят, есть трон или стул, нечаянно попавший в руки к одному французскому маршалу или генералу в Китае – или Кохинхине – и потом им же проданный нашему барону – достопримечательная вещь, на которую я при осмотре комнаты не обратил должного внимания. Мнение шефа о роскоши согласовалось почти с высказанным за несколько дней перед этим мною. «Все очень дорого, но не особенно красиво и еще менее приятно».

Потом он продолжал: «Такое благоустроенное готовое владение, как это, не могло бы мне доставить удовольствия. Оно сделано другими, а не мною. Правда, в нем много хорошего, но я был бы лишен удовольствия создавать и преобразовывать. Совсем другое, если я должен подумать, могу ли я употребить 4000 или 10 000 франков на то или другое улучшение. Как будто не надо соображаться со средствами. Иметь всегда достаток, и даже более чем достаток, наконец наскучит». Сегодня мы ели фазанов, и управляющий, в котором перемена произошла к лучшему, доказал нам свою дружбу, подав хорошее вино. Потом обер-провиантмейстер доложил министру – что очень понравилось графу Бисмарку-Болену, – что один берлинский благодетель прислал шефу в подарок четыре бутылки кюрасао; ему сейчас же была сделана проба. Канцлер, обратясь к Бисмарку-Болену, спросил:

– Знаком ты с (имени я не разобрал)?

– Да.

– Ну, так телеграфируй ему, чтобы немедленно выслал в главную квартиру два кувшина.

После за обедом разговор коснулся владельцев, в особенности же находящихся в Померании, причем граф бросил взгляд на прежнее и теперешнее положение владельцев Шмольдин и в теплых словах сказал, какое влияние они имеют на маленьких людей.

Вечером опять вспомнили мы наших приятелей французских ультрамонтанов, которые стараются подорвать к нам доверие народа, распространяют против нас в газетах ложь и даже ведут против нас в сражение мужиков, как это было при Бомоне и Базейле.

Воскресенье, 25-го сентября. Шеф был сегодня с королем и другими в церкви, и после обеда мы его не видали. Может быть, есть дело особенно важное. Мы получили из Берлина письма, из которых видно, что бисквиты, посланные нами из Реймса в сумке фельдъегеря, благополучно доставлены и даже не пахли ворванью Леверстремских сапог, хотя были уложены вместе. Возвращаемая сумка, напротив, имела несчастье: когда Бельзинг ее раскрыл, она распространила сильный запах портвейна, и по остаткам вина в разбитых бутылках можно было заключить, что оно смешалось с красными чернилами, которые были уложены вместе. За столом что-то навело разговор на евреев. «У них, собственно, нет отечества, – сказал шеф. – Они общеевропейцы, они космополиты, кочующий народ. Их отечество Сион (к Абекену) – Иерусалим. Они рассеяны по всему свету и тесно связаны между собою. Только маленький еврей как будто еще имеет любовь к родине. Есть и между ними хорошие, честные люди. Такой был у нас в Померании, он торговал кожами и тому подобными произведениями. Должно быть, это не пошло, потому что он обанкротился. Тогда он пришел ко мне и стал просить, чтобы я его пощадил и не предъявлял своих требований, так как он понемногу со временем постарается уплатить. По старой привычке я на это согласился, и он действительно уплатил. Бывши еще посланником на франкфуртском сейме, я получил от него часть в уплату старого долга, и, вообще если что и потерял, то, во всяком случае, менее, чем другие. Таких евреев, вероятно, немного найдется. Впрочем, у них есть и свои добродетели: уважение к родителям, супружеская верность, а благодеяниями они славятся.