Так говорил Ихтиандр

Утро долго не наступало, выл ветер, жужжали стекла в оконных рамах, Вера спала без подушки, свернувшись в фасолину у меня под мышкой. Я смотрел в черную бездну окна и прикидывал, что мне делать со всем этим счастьем. Вчера я почувствовал себя счастливым, на одно мгновение, на заднем сидении такси, когда машина летела по ночному Московскому проспекту и Вера сидела рядом, держала меня за руку.

С рассветом пришла весна настоящая, грохнуло плюс четырнадцать по Цельсию, ветра как не бывало. Весь последний снег потек ручьями, мы вышли на улицу, искать по магазинам любимый Верин «Напиток Кофейный».

В «Универсаме» в аптечном отделе над полочкой с презервативами табличка – «для души».

– Может по пиву? Для души.

– Для души. Давай.

Пешком дотопали до метро «Пролетарская», обратно поехали на трамвае. Я жарил пельмени, Вера разливала по чашкам напиток «Кофейный». Пришлось мне еще бежать за такой же бутылкой.

– Поел – подобрел?

– Почему?

– Весь день орешь на меня.

– Я любя, пойдем, полежим, чашки возьми.

– Ты следующую неделю работаешь?

– Работаю.

– Не знаю, что буду делать, звони мне каждый вечер.

– Да, ладно, всего неделя.

– Я же умру, умру, умру! Дурак…

– Давай чашку, хорошо, что две бутылки взял.

– Знаешь, что? Надо переезжать ко мне и жить по-человечески.

– А брат твой?

– Если Кузя будет знать, что я с кем-то, он не сунется, ему есть, где жить. Ты, что замолчал, Дим?

– Кузя…

– Фамилия – Кузнецов.

– Давай в следующие мои выходные, я буду у тебя.

– Собирай свои вещи и приезжай, я хоть порядок наведу.

– Сережки снимай. Все лицо мне расцарапала.

– Скажи, что ты меня любишь, нет сначала скажи.

Вера кричала, пустые без мебели стены, звонко резонировали в такт ее оргазмам.

– Ты ори потише.

– Я не виновата!

– Ладошку мне укусила.

– Не фиг мне рот закрывать. Митя, сходи еще за бутылочкой. Для души.

– Пес с тобой. Для души.

…Вера разглядывает фотографии, вот я в шортах, на пляже, вечер, фиолетовое небо, гирляндные треугольники яхт далеко в море. Рядом бар из тростника, блестят бутылки, несколько молодых людей в плетеных креслах смотрят в объектив.

– А ты что там делал?

– Красиво? Это мы в Израиле – Смит, Паша, Турист с женой, девяносто четвертый год. Я потом домой уехал, сбежал в родной сопливый Питер, зачем-то.

– А друзья?

– Друзья в Иерусалиме остались.

– Они евреи?

– Нет, конечно, просто понравилось там. Мы все в Америку собирались, в те годы каждый идиот мечтал об Америке, приглашения продавались по пятьдесят долларов, одно краше другого. Добрались до Израиля, хорошо, красиво, все по-русски пиздят, короче – рай. Постреливают иногда и бомбы летят с арабских территорий, но это все равно лучше, чем в России вонючей.

– Ты же вернулся.

– Иди в жопу. Вот денег накоплю и уеду.

– Возьмешь меня с собой, чучело?

– Что?

– У меня там бабка троюродная и сестры, которых я никогда не видела.

– Жидовка. А за чучело ответишь!

– Отвечают петухи на зоне! Отстань, я обиделась! Дима, вот так больно…

Вера смотрела на меня спящего, я просыпался, мне это не нравилось. Я подозреваю, что во сне я вот так выгляжу – рот открыт, слюна ручьем, храплю.

– Отвернись!

– Скажи, что ты меня любишь, ну скажи, скажи!

Скорей бы, думаю на работу. Когда прощались у колонн на перроне «Техноложки», у нее в глазах снова дрожали слезы.

– Что с тобой?

– Не знаю.

Мне наверх по эскалатору на Троицкий, ей вот в этот поезд до «Московской».

– Ты похожа на мою бабушку, когда меня забирали в армию, она так же смотрела, будто я не вернусь.

– Прощай…

Только через три дня я набрал ее номер, мужской голос сказал, что ее нет.

– Слушай, а ты брат Веры?

– Она, что сказала, что я – брат?

– Да, говорила, брат у меня живет.

– Я муж, мы четыре года вместе. А ты Дима?

– Да…

– Это она к тебе ездила куда-то на «Елизаровскую»?

– Ко мне. Слышь, я не знал.

– Да понятно, сучка не захочет, кобель не вскочит. Вторые сутки дома нет, вчера звонила, сказала, что на работе в каком-то ларьке.

Он замолчал.

– Ладно, до свидания.

– Давай, Дим, удачи.

Верка, Верка. Ты всегда спала без подушки, такая маленькая, что мне приходилось искать тебя под одеялом, я смеялся и называл тебя дохлым попугайкой. Твои слова, которые, если не повезет, можно услышать только раз в жизни. Где вот ты сейчас?

Я вдруг понял, что со мной происходит. И слово-то, какое смешное. Только не это! Нет! Но, поздно.

Любимая, где ты? Я брожу по этим улицам, ступая в след по когда-то оставленным отпечаткам наших ботинок. В сотый раз набираю твой номер в телефонный будке, в ответ бесконечная, тоскливая ля-бемоль. Даже брат куда-то пропал.

Я стал придумывать разные приметы – машина едет, если повернет налево, значит, все будет хорошо, вот если эта девка купит, что-нибудь у Наташи, значит, ты объявишься. Помню лицо того мужика, который чихнул в тот момент, когда я представил, как мы едем с тобой от метро ко мне…

Однажды, случилось чудо, сам был пьян в дрова.

– Зайка…

– Перезвоните, вас не слышно!

Гудки. Через час, после трехсотой попытки.

– Але?

– Верка, – дрожащим голосом проревел я.

Снова гудки.